— Да ладно, всего на год. — Хельмут снова опустился на скамейку и похлопал по её поверхности рядом с собой: — Присядь, кстати. В атаку пока не зовут.

Генрих присел, звякнув латами.

— Ну да, но всё же… возможно, это его естественная реакция на войну, — сказал он, задумавшись. — Каждый реагирует по-разному: кто-то прячется, замыкается в себе, а кто-то — как Уилл… — Кузен, помнится, просил не сокращать его имя на ноллдийский лад, но сейчас ведь его тут нет, он не услышит. — Лезет во все передряги и пытается стать героем. Кто знает, — сдержанно ухмыльнулся Генрих, — может, у него и получится. И у твоей Хельги будет самый лучший жених из всех, что можно представить.

— Главное, чтобы она была с ним счастлива, — разумно заметил Хельмут, одной рукой поправив воротник синей рубашки. Сейчас, пока они жили в замке, он не терял возможности одеться понаряднее. Но потом, в походе лучше от этого отказаться. Иначе сам же будет переживать, что любимый шёлк рвётся, а зашить — некому, что блестящая вышивка линяет, что кружево треплется, превращаясь в настоящие лохмотья. — Но он ей, кажется, очень нравится, — продолжил Хельмут вспоминать свою сестру.

— Ну да, — кивнул Генрих, позволив себе тёплую улыбку. — Я видел, как они смотрели друг на друга во время помолвки. Думаю, им будет хорошо вместе.

Такой разговор казался крайне неуместным сейчас, когда где-то неподалёку бушует битва, где этот самый жених рискует своей жизнью… Но о войне говорить тоже не хотелось — иначе можно попросту сойти с ума, поддавшись этой проклятой тревоге, что постоянно шла рука об руку с горячим страхом за свою жизнь.

— Пора, — сказал Генрих твёрдо через пару минут. — Если наша помощь всё-таки понадобится, разумно будет выехать сейчас.

— Может, ты… — снова попытался остановить его Хельмут, но Генрих тут же встал и направился к выходу из оружейной, звеня сабатонами, и лишил его возможности договорить. Но Хельмут не был бы собой, если бы оставил всё как есть. Он бросился к выходу за ним.

— Если и у меня что-то пойдёт не так, — уже запрыгнув в седло боевого коня, сказал Генрих, — то я дам тебе знать. Новое подкрепление не присылай, мы лучше отступим. Хотя я не думаю, что это случится, — уже менее весело и уверенно добавил он и взмахнул поводьями, посылая коня вперёд.

Примечания:

Геужес — май

Биржелис — июнь

Битва разворачивалась далеко не в пользу бьёльнцев, и Генрих поспешил повести в бой засадный полк. Две проигранных битвы подряд — страшный позор, позор всей его армии и его личный. Как он будет смотреть в глаза лорду Джеймсу? Что тот вообще подумает?

Генрих уверенным жестом закрыл забрало и пришпорил коня.

Враг встретил атаку засадного полка градом стрел — видимо, как-то прознал, что к бьёльнцам пришло подкрепление. Стрел, к слову, следовало бояться даже закованным в сталь рыцарям: шальная стрела легко могла попасть в просвет между частями доспеха или пробить кольчугу… Чтобы избежать этого, Генрих придумал интересный ход и научил этому своих людей.

Зацепившись правой ногой за седло и схватившись за луку, нужно было свеситься вдоль крупа лошади, изображая, будто ты уже убит или ранен. Так можно и спрятаться от стрел, и ввести противника в заблуждение: стоило видеть лица вражеских солдат, когда, приблизившись к ним, ты вскакиваешь в седло и выхватываешь меч!

После долгих, изнурительных тренировок проделывать всё это было не так сложно даже в довольно тяжёлых доспехах. К доспехам вообще со временем привыкаешь настолько, что они кажутся буквально второй кожей. Генрих знал это не только по себе — многие говорили.

Первого противника, пешего, он рубанул по шлему — клинок проскрежетал о гладкую сталь, конь галопом промчался вперёд, и сложно было понять, принёс ли этот удар вражескому солдату хоть какой-то вред.

А вот уже второму, разойдясь, Генрих снёс голову на ходу.

Битва увлекала в свою глубь, будто водоворот. Не было ни страха, ни опасения за жизнь, даже когда Генрих сталкивался с конными вражескими воинами, рыцарями в крепких блестящих доспехах, у него не возникало ощущения беспомощности. Он свято верил в то, что был сильнее, уверенность в себе переполняла душу, смешиваясь с азартом и гневом, злостью на проклятого врага…

С пешими было скучно — он рубил их с небывалой лёгкостью, как колосья. Зато при столкновениях с конными у него внутри что-то загоралось, вскипало, обжигало сердце и лёгкие… Да, дышать становилось нелегко, шлем это лишь усугублял, но сил, как ни странно, прибавлялось.

Поэтому и с конными противниками сражаться поначалу было несложно.

Перерубив одному из них копьё, Генрих беспрепятственно смог ударить клинком сначала по плечу, а потом — по шее рыцаря: лезвие удачно вошло в щель между горжетом и шлемом. Кровь хлынула ручьями по светлой стали, но любоваться на это было некогда. Слева к Генриху подскакал ещё один фарелльский рыцарь, видимо, надеясь не позволить ему развернуть коня и тем самым лишить преимущества… Ему было невдомёк, что рабочей рукой у Генриха была левая.

Перехватив поудобнее меч, он рубанул — и растерянный противник едва успел отбить удар своим клинком. Сталь звенела и скрежетала, кони взволнованно ржали и били копытами по орошённой кровью земли.

И это постепенно начинало приводить Генриха в чувство.

Вокруг него царила смерть, ненависть, страх, и осознание этого отрезвляло. Чувство всесильности постепенно отступало, зато разумная в данном случае осторожность начала занимать его место. Если до этого Генрих только наносил удары (и ему пока везло), то теперь начал потихоньку защищаться, ставить блоки и уворачиваться. Противник занёс меч — Генрих пригнулся, и вражеский клинок лишь слабо скрежетнул по верхушке шлема.

Тогда фарелльский рыцарь попытался ударить снизу, но его меч столкнулся с мечом Генриха. Некоторое время они кружили друг напротив друга, выбирая, куда бы ударить и как защититься, изредка отбивая удары подбегающих пехотинцев, что пытались стянуть их из седла. В конце концов Генрих решился.

Он просчитал последовательность своих ударов и учёл, как противник будет защищаться, и всё сработало идеально. Сначала он якобы прицелился в голову, и этот удар был ожидаемо отбит, но потом резко опустил меч, рубанул противника в бок, по жёсткой чёрной бригантине, отчего враг пошатнулся, но в седле удержался. Впрочем, Генрих и не ставил себе целью выбить его из седла.

Он ударил повыше и задел лезвием незащищённую латами часть руки противника. Этот удар помешал фарелльцу поставить хороший блок, и последующий удар в плечо он уже никак не отразил.

Добить его не составило труда.

Генрих пришпорил коня, посылая его вперёд. Навстречу ему незнамо откуда выскочил ещё один вражеский всадник с мечом — он бы, может, и ударил, и удар его бы оказался смертельным… Но Генрих быстро сбросил стремя и спрыгнул с седла, держась при этом за луку, и меч, нацеленный в его голову или шею, прошёл слишком высоко, чтобы нанести вред. Когда опасность миновала и вражеский всадник оказался позади, Генрих оттолкнулся ногами о землю и вскочил обратно в седло.