— Не верю глазам! — ахнула, увидев его на пороге будуара Ира.

— Представь, я тоже, — вертелся он у зеркала. — Ты не находишь, что талия несколько притянута?

— Нисколько, мой рыцарь, — прижалась она к нему. — Смотрится замечательно!

Он не отказал себе в удовольствии поехать в мундире пажа встречать на вокзале вернувшегося на несколько дней с передовой тестя. Вытянулся в струнку при виде спускавшегося с вагонной ступеньки статного адмирала, отдал честь.

— Вольно! — хохотнул, обнимая его, Сандро. — Правильно сделал. A la guerre comme a la guerre («На войне как на войне» — фр.).

Сидя вечером за чайным столом, тесть рассказывал о положении дел на фронте. Немыслимые потери личного состава, в сражения вводятся необстрелянные части, у пехоты и артиллеристов полное незнание тактики и техники ведения боя. Там, где достаточно выпустить две, три очереди шрапнелей, чтобы отогнать противника, тратятся бесцельно сотни снарядов, сотни тысяч ружейных пуль.

— Лишь бы самим не было страшно…

Непродолжительное время Сандро служил в штабе Четвертой армии под командованием барона Зальца. После приезда с докладом в Ставку верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича-младшего был приглашен на завтрак, во время которого «Ник-Ник», как звали его родственники, предложил ему, учитывая летный его опыт и интерес к воздушному флоту, пост командующего авиацией Южного фронта.

— Если не остановим мнимого по всем статьям победного похода по Галиции, — прихлебывал из чашки адмирал, — не отведем войска в тыл на линию укрепленных позиций, перестанем спасать без конца союзников, жди к будущей весне решительного поражения. Подготовлены мы к войне хуже некуда, провалов и просчетов не счесть. Взять хотя бы отношение к авиации. Это же ни на что не похоже! — о роде войск, который успешно применяет противник, у нас знают понаслышке даже военачальники. Работы через край. Срочно надо создавать подготовительные школы летчиков и наблюдателей, строить собственные авиетки. Опаздываем, опаздываем как всегда! Повторяем как попугаи, что русские медленно запрягают, но быстро ездят. Запрягать быстро пора научиться…

— Расскажи Феликсу о приеме в Царском, — подала голос Ксения Александровна.

— Впечатление удручающее, — откликнулся тесть. — Ники не узнать. Беспокоен, потерянный вид. Мы ведь дружны с детства, знаем друг друга не понаслышке. Тяжело видеть его в подобном состоянии. Что с ним стало? Чистым душой, деликатным, мягким? Утратил решительно контроль над делами, мечется из одной крайности в другую. Можно понять: свалившаяся на него тяжесть ответственности за судьбу России непомерна, не под силу одному. Так обопрись на плечи верных людей! Толковых, знающих, истинных монархистов! Гони вон из столицы каленой метлой варнака и юродивого Распутина, околдовавшего царицу и ее окружение. Перестань цепляться за бабскую юбку, слушаться ее советов по части управления страной! — Покосился осторожно на жену, та сделала вид, что смотрит в окно. — Диву даешься, как можно быть таким нетвердым!

— Скажи, — спросил он, — как по-твоему? Насколько верно то, что говорят об императрице в обществе, о чем намекают либеральные журналисты? О ее германофильстве?

— Оставь, какое германофильство! — Сандро замахал рукой. — Смешно. Можно возмущаться ее терпимостью к сибирскому бродяге, верой в его якобы сверхъестественные способности, святость, но, по глубокому моему убеждению, в смысле пламенной любви к России гессен-дармштадтская принцесса, ставшая русской монархиней и принявшая православие, неизмеримо выше всех вместе взятых так называемых русских патриотов. Беда в ее фанатичном характере, в том, что она убеждена в способности подсказать уставшему от бремени власти венценосному супругу, в какую сторону рулить, какие принимать решения, какого министра назначить, а какого уволить. Лучше бы, думаю я иногда, чтобы она на самом деле была немецкой шпионкой, как шепчутся о ней по углам, вреда было бы меньше… Идем! — потянул его за рукав из-за стола. — Я кое-что тебе покажу.

Завел в кабинет, отпер массивный сейф, достал какую-то папку, развернул.

— Только прошу, никому не слова, даже Ирине, — произнес. — Окольными путями мне удалось раздобыть копию письма императрицы сестре, великой княгине Виктории Федоровне. Вот выдержка из него послушай. «Бывают моменты в истории жизни народов, когда при слабоволии законных их правителей женщины берутся за кормило правления государством, ведомым по уклону мужскою рукою. Россия такие примеры знает»… Как тебе! — вскричал. — Екатерина Великая, по меньшей мере! Того и гляди, переворота дождемся!.. Завтра у нас на квартире брата секретная встреча. Семья, включая верховного главнокомандующего Николая Николаевича, решила обратиться с коллективным письмом к Ники с настоятельным призывом взять бразды правления Россией в свои руки, прекратить вмешательство в государственные дела императрицы, находящейся под злонамеренным влиянием Распутина, сослать хлыстовца и распутника в Сибирь. Черновой вариант уже готов, завтра мы его, надеюсь, подпишем и отправим по адресу…

Результат ультиматума большей части семьи Романовых царю стал известен через несколько дней: подписантам было выражено высочайшее неудовольствие, нескольким предписано покинуть столицу, верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич, ответивший когда-то на просьбу Распутина приехать к нему в Ставку: «Приезжай, повешу», уволен с занимаемого поста и отправлен командовать второстепенным по значимости Кавказским фронтом, место его в штабной палатке в Могилеве занял сам монарх.

— Ира, смотри!

— Ой, кто это?

— Не узнаешь? Самый знаменитый в России, самый непогрешимый. Самый-самый…

— Господи, нашел, кого рисовать!

— А ведь похож, согласись? — он поправляет только что нарисованную карандашом цветную карикатуру Распутина. — Выставлю на осенней выставке, фурор будет невообразимый.

— Тебе не фурор нужен, а подготовиться к завтрашним занятиям… — она заглядывает в раскрытый на столе «Российский Воинский Устав». — Скажите, паж Юсупов, из какого рода войск состоят вооруженные силы Российской империи?

— Ну, из этих… — ему смешно. — Погоди…

— Отвечайте же!

— Постоянные войска, — вспоминает он…

— Правильно. И?

— Как их, черт возьми? Те, что в запасе…

— Государственное ополчение, курсант. Лодырничаете, невнимательны на уроках.

— Умница ты моя! Что бы я без тебя делал! — сжимает он ее в объятиях.

— Пусти, задушишь!

Жена ушла поцеловать на ночь дочку, он сидит в кабинете, смотрит на законченный рисунок.

«Распутин, Распутин»… Сибирский мужик с волчьим взглядом, с которым свела его когда-то фрейлина Головина, все больше занимает его мысли. Это же надо: украшать выпуски газетных новостей, освещающих каждый его шаг, быть вхожим в высшие эшелоны власти, приятельствовать с банкирами и промышленниками, околдовать царскую семью и ее окружение. Пьянствовать, проводить ночи у цыган, посещать дома терпимости и числиться при этом «божьим человеком», праведником. Биографию его, раскопанную газетчиками, подправленную и затушеванную им самим в опубликованных записях-монологах, знают едва ли не так же, как жизнеописания Иисуса Христа. Родился в селе Покровском Тобольской губернии, в семье ямщика (по другим сведениям, вора и конокрада) Ефима Распутина. В детстве и молодости часто болел. Крестьянский труд и оседлая жизнь его не привлекали. Тянулся к бродяжничеству, уходил часто из дома, не появлялся месяцами. Говорили, что живет он то ли в глухом раскольническом скиту строгим подвижником, то ли иноком в отдаленном монастыре. Странствовал по святым местам, побывал в Киеве, Казани, на горе Афон в Греции. В 1903 году приехал в Петербург, якобы побуждаемый Богородицей, которая возложила на него миссию спасения царевича Алексея. Свел знакомство с епископом Гермогеном, с инспектором столичной духовной академии архимандритом Феофаном, стяжал у части великосветского общества славу непогрешимого святого. Через ярых своих поклонниц, дочерей черногорского князя Николая Негоша — Милицы и Анастасии стал известен императрице, получил прием у государя. В 1912 году якобы отговорил его от вмешательства в военный конфликт на Балканах, что на два года отодвинуло мировую войну и позволило России должным образом к ней подготовиться. Обвинялся в приверженности к хлыстовству, секте, отвергавшей обряды православной церкви и культивировавшей самобичевание. Водил, по слухам, приезжавших к нему за помощью в Покровское женщин в баню, где изгонял из них бесовские напасти. В село направили следователя, который ничего порочащего старца не обнаружил, дело сдали в архив. Летом четырнадцатого года его тяжело ранила ножом приехавшая из Царицына религиозная фанатичка Хиония Гусева, решившая, по ее словам, отомстить охальнику от имени всех обманутых им и обесчещенных, в тяжелом состоянии его перевезли в Тюмень, где он долго лечился. Находился под негласным надзором полиции, несколько раз высылался по различным обвинениям из Петербурга, привез в столицу дочерей, которых устроил в гимназию. Переругался, в конце концов, с епископом Гермогеном, воспротивившимся представлению его к рукоположению, следом с Феофаном предложившим Святейшему Синоду выразить официальное неудовольствие императрице Александре Федоровне в связи с его недостойным поведением. Был вызван на подворье Гермогена на Васильевском острове, где последний обличал его в разного рода ересях, кричал, плюя ему в лицо: «Проклятый! Богохульник! Развратник! Грязный скот! Орудие дьявола!» и несколько раз ударил крестом, после чего между ним и старцем завязалась драка. Тот помчался с жалобой в Царское Село. Месть последовала незамедлительно: Гермоген был снят с епископства, поддержавший последнего духовник императрицы архимандрит Феофан отправлен отбывать наказание в отдаленный монастырь.