«Пустое, — думалось, — ничего из этого не выйдет, государыня старца в обиду не даст. Нужно что-то решительное, без лишней болтовни».

Войне, казалось, не будет конца. Газеты сообщали подробности ужасающего по потерям сражения в районе Верденского выступа. Для оказания помощи англо-французским союзникам русскими была предпринята наступательная операция на Западном фронте, что вынудило Германию перебросить сюда часть войск. В результате прорыва армиями генерала Брусилова линий обороны австро-венгерских сил удалось продвинуться в среднем на сто километров в глубь вражеских территорий, оккупировать практически всю Волынь, Буковину, значительную часть Галиции. В плен попало больше двухсот тысяч солдат и офицеров противника, стратегическая инициатива, по мнению большинства военных спецов, окончательно перешла к государствам Антанты…

Вернулся с фронта отпущенный подлечиться Дмитрий. Участвовал в походе в Восточную Пруссию, отличился в сражении под Краупишенкеном. Будучи ординарцем у начальника конного отряда, доставил в разгар боя с опасностью для жизни пакет со сведениями о противнике, способствовал тем самым успеху операции, был награжден орденом Святого Георгия 4-й степени, возведен в следующий офицерский чин.

Сидели обнявшись на диване в его доме на Невском, не могли наговориться. Хлебнул на войне мил-друг сполна, глядел не раз смерти в лицо.

— Мясорубка, брат. Перемалывают у тебя на глазах не одну, не две — тысячи жизней. Едешь после боя, вокруг навалены горы тел. Вповалку: убитые, раненые. Наши, австрияки, без разбора. Умирают исполнив долг перед родиной и монархом. И лица у всех добродушные, человеческие. Им бы где-нибудь в кабачке за столом вместе бражничать, девок щупать, а они друг другу штыками животы вспарывают.

— Представь, похожие мысли мне недавно Распутин высказывал, — заметил он. — О том, что мы и немцы братья, господь учит всех любить и что пора кончать войну.

— Распутин? Ты что, с ним общаешься?

— Виделись пару раз.

— И каково впечатление?

— Омерзительное.

Он поведал Мите подробности разговора на Гороховой.

— И ты смолчал? — возмутился тот. — В харю не дал?

— Харя у него битая-перебитая, Митенька, — говорил он, щуря язвительно глаза. — Лишняя затрещина ничего не изменит. Я принял решение убить подлеца.

— Убить? Вот те на! — Дмитрий вскочил с дивана. — Не на дуэли, надеюсь? — хохотнул. — Ты же говорил, что зайца на охоте не в состоянии подстрелить. Вида крови не переносишь.

— Зайца не в состоянии. А Распутина убью.

— У тебя это серьезно? Не минутный порыв?

— Серьезно, Дима, думаю об этом день и ночь.

— Походи, погоди! — Дмитрий заходил в волнении по комнате. — Давай обсудим все по порядку.

Засиделись до полуночи. Вызревал мало-помалу туманный, с какого края ни возьмись, план физического устранения Распутина. Вероятные участники акции (двое уже были — он и Дима), место, способ ликвидации, меры предосторожности, пути возможного отступления на случай неудачи, сокрытие тела в случае успеха. Наиболее разумным выглядело заманить старца во дворец на Мойке, якобы для знакомства с Ириной, и там совершить задуманное.

— Резонанс будет оглушительный, — говорил Дмитрий, — нельзя, чтобы мы выглядели шайкой банальных головорезов, надо придать нашим действиям характер общероссийского суда над государственным преступником.

— Каким образом? — пожимал он плечами.

— Вдвоем нам не справиться, нужны помощники. Один на примете у меня есть, лечился в моем госпитале. Поручик Сергей Сухотин. Отличная биография. Окончил Пажеский корпус, затем университет в Лозанне, на войну ушел вольноопределяющимся, храбро сражался, был тяжело ранен, награжден Святой Анной и Святым Владимиром. Женат на знаменитой пианистке, ты о ней, конечно, слышал, Ирине Эрени.

— Какое все это имеет значение, Дима? На ком женился, где учился?

— Неужели не понятно? В заговоре против врага империи будут участвовать не безымянные потрошители — цвет нации. Великий князь, наследник рода Юсуповых, герой войны. Нужен еще кто-нибудь из громких общественных фигур. Министр, депутат.

— Есть депутат! — осенило его. — Потрясающая личность! Владимир Пуришкевич.

— Тот самый? Думский крикун, скандалист?

— Все в прошлом, Дима. С начала войны это другой человек. Патриот, ярый обличитель распутинщины. Пропадает на передовой, организовал и возглавил образцовый санитарный поезд, снабжает с помощью привлеченных средств тыловые армейские учреждения, питательные пункты. Прочти в «Правительственном вестнике». О нем высоко отзывается государь.

— Считаешь, согласится?

— Никаких сомнений!

Ехал в авто через ночной Петроград с воспаленной головой. Состояние было как в былые времена, когда пускались с Коленькой в очередную бесшабашную авантюру, куролесили в маскарадах, натягивали нос прилипчивым ухажерам перед тем как улизнуть. Нанес по очереди визиты непримиримым бичевателям распутинщины: родному дяде, председателю Думы Родзянко и одному из лидеров партии кадетов, Василию Алексеевичу Маклакову. «Сердцем с тобой, родной мой! — смотрел на него влюбленно велеречивый дядя Миша. — Поверь: не будь я так стар, вот этой самой рукой задушил бы негодяя!» Маклаков оказался более решительным. Обещал любую поддержку, какая понадобится. От непосредственного участия в ликвидации Распутина, однако, отказался, объяснив, что уезжает в середине декабря по неотложному делу в Москву. Вышел на минуту в соседнюю комнату, вынес увесистую резиновую гирю, какими пользуются в гимнастических залах. «Возьмите, — протянул с улыбкой, — авось, понадобится».

Сюжет завязывался, интрига была впереди. «Я ужасно занят разработкой плана об уничтожении Р., — писал он жене в Крым. — Это теперь прямо необходимо, а то все будет кончено. Для этого я часто вижусь с М.Г. и с ним. Они меня очень полюбили и во всем со мной откровенны. Ты должна тоже в том участвовать. Дм. Павл. обо всем знает и помогает. Все это произойдет в середине декабря, Дм. приезжает 6-го. Как я хочу тебя поскорей видеть! Но лучше, если бы ты раньше не приезжала, так как комнаты будут готовы 15 декабря, и то не все, а наверху все расстроено, так что тебе негде будет остановиться. Ни слова никому, что я пишу, то есть о наших занятиях. Скажи моей матери, прочитай мое письмо. Крепко целую тебя и Беби, храни Вас Господь! Феликс».

Через неделю очередное послание жене:

«Ты прямо не знаешь, как мне тебя не хватает именно теперь, когда вся моя голова прямо разрывается на части от всяких мыслей, планов и т. д. Так хочу все тебе скорее рассказать. Если ты поедешь в Киев, то Беби, во всяком случае, поедет прямо в Петроград с Папа и Мама. Не засиживайся в Киеве, твое присутствие в середине декабря необходимо.

План, про который я тебе пишу, разработан детально, уже 3/4 сделано, остался финальный аккорд, и для этого ждут твоего приезда. Это единственный и верный способ еще спасти положение, которое почти безвыходно. Конечно, ни слова никому. Маланья тоже участвует. Ты тоже будешь служить приманкой. Понимаешь? Поэтому, чем раньше ты приедешь, тем лучше»…