— Не наш из ППС? — вставил Кривицкий. — Скользкий тип.

— А ты, надо полагать, делаешь жизнь с товарища Дзержинского? — разозлился Токарев; он не любил, когда влезали в доклад.

— Ну, я не в том смысле, — растерялся Кривицкий.

— И я не в том! Продолжайте, Алексей Николаевич.

— Он самый. С ее слов, а она наблюдала за встречей из окна квартиры, разговор был горячий и расстались друзья не прощаясь, недовольные друг другом. Но вечером он пришел спокойным, а в четверг, когда она его видела в последний раз, наоборот, был веселым.

— Во сколько они ругались?

— В начале девятого, шестого числа. Теперь по соседям. Характеризуют его исключительно с положительной стороны: вежливый, здоровается, улыбается. Что еще соседям нужно? Музыку громко не включает, бутылки из окна не выбрасывает. Были какие-то отклонения, когда от них отец ушел, но это случилось больше десяти лет назад, и давно уже все последствия преодолены. С отцом они не общались, первая за много лет встреча произошла как раз 5 февраля. Я говорил, он ездил к нему в Москву. Из общего: учился в колледже, потом закончил институт, работает, не женат, не разводился, детей нет, под судом не состоял, даже за границей не был, про иностранные языки я и не говорю. Прививки, думаю, вам не нужны. Со всех сторон хороший парень.

— Хороший, но вот взял и пропал, — продолжил Токарев. — И не сказал куда. Ну ладно, всем спасибо, до завтра.

* * *

Если для нормальных людей окончание рабочего дня почти совпадает с началом отдыха, то только не для Токарева. Дома его ждут дети и их уроки. Дочери Лене одиннадцать лет. Сыну Кириллу — восемь. Четвертый и второй классы соответственно. Поскольку жена, Валентина, готовит, гладит и так далее, учебники и домашние задания — исключительно обязанность главы семьи. Тем более она, хоть и училась на пятерки, ничего из школы не помнит, а он должен всё знать по определению, поскольку мужчина, пусть и бывший троечник. Хорошо хоть, что день заметно удлинился, что снег перестал, и вообще скоро весна, обещающая весеннее настроение и летние каникулы.

На другой день, сразу после доклада Шарову, Токарев вызвал к себе Баженова. Солнцев с Кривицким уже получили задания и отправились выполнять. Николай Иванович сидел в кабинете один. Да, он пообещал подполковнику к назначенному сроку вернуть колеса любовнице того, «кого надо» колеса. А если не получится? Ну, не получится! Пусть сам ищет!

Формально Шаров ничего Токареву предъявить не сможет. Сроки еще не вышли, можно сказать, они и не начинались. Работа ведется, а все остальное субъективно. Дело с телесными и ножевыми зависло, заниматься некому. Надо подумать об этом. Плюс Свекольников этот с Бельмесовым. Надо бы с ними закончить, не откладывая.

Скорее бы на пенсию! В тридцать шесть самое время мечтать об отдыхе, потому что после сорока мечтаешь, чтобы оставили еще послужить.

В дверь осторожно постучали.

— Входите, — строго приказал Токарев. — Не ломайте дверь!

— Разрешите, товарищ капитан? — круглая голова Баженова показалась в проеме.

— Входи, Паша.

Они много раз виделись, и Токарев знал Баженова, хоть тот и подчинялся другому руководителю. Знал не в смысле, чем тот дышит и прочую его подноготную. Знал — значит узнавал в лицо, привык к нему. Они здоровались всегда вежливо и приветливо. Обычно Баженов выглядел спокойным и уверенным, даже каким-то слишком уверенным, но сегодня что-то в его глазах удивило следователя. Глаза смотрели настороженно, в них читалась тревога.

— Есть к тебе дело на миллион рублей, давай присаживайся.

— Я сейчас заступаю, товарищ капитан. Что-то срочное? А то меня ждут.

— Заступишь, Паша, успеешь, — Токарев внимательно, не скрывая интереса, разглядывал Баженова, и тот испытывал явный дискомфорт под прямым взглядом. — Тебе знаком Эдуард Свекольников?

— Да, это мой школьный приятель. Он что-то совершил? — слишком равнодушно, словно был готов к такому вопросу, ответил Баженов.

— Можно сказать и так. Он пропал.

Токарев ждал хоть какой-то неестественности в реакции или в словах, но сержант сохранял спокойствие.

— Я слышал, мне его мама звонила еще в пятницу. Признаться, я надеялся, что он давно вернулся. Не понимаю, куда он делся. У него друзей-то кроме меня только Юрик Чаусов. Не знаю… Может быть, в Москву подался, к отцу? Нет, Николай Иванович, никаких идей.

— Очень жаль! Тогда расскажи мне, о чем вы говорили в четверг?

— В какой четверг?

— В этот самый, который прошел, Паша. Вы же виделись? — следователь говорил почти ласково.

Что-то дрогнуло внутри монументального тела сержанта. Он смотрел на собеседника, стараясь понять, что тому известно. Токарев много раз видел этот взгляд, он знал, что скрывается за ним. Баженов молчал.

— Забыл? Вы еще ругались.

— В четверг? Мы, кажется, не встречались.

— Ну да, конечно. Вас еще его мама из окна видела.

Баженов просветлел, он выдержал импровизацию ушлого Токарева.

— Я понял. Николай Иванович, это было в понедельник, а не в четверг. Она перепутала. Действительно, встречались утром, но не ругались. Так, разошлись в оценках.

— В оценках чего?

— В оценках настоящей дружбы. Он хотел у меня денег занять на неопределенный срок, а я отказал.

— Много денег?

— Для меня много — сто тысяч на полгода.

— Зачем ему столько сразу?

— Он с какой-то девушкой познакомился, собирался к ней на свидание.

— В понедельник?

— Не помню. По-моему, он не уточнял. Я еще удивился, у него давно никаких девушек не было. Кажется, говорил, что она болеет, на жалость давил. Может быть, на лечение?

— Имя девушки как?

— Он не говорил вроде.

— Больше ничего?

— Ничего. Я сказал ему, что денег у меня нет. Откуда? Он разозлился, обругал меня всякими словами. Я уехал, он ушел. Все. Больше мы не встречались и не говорили. Он, знаете, обидчивый малый, может месяц не встречаться и не звонить. Ну а мне что? Обиделся и обиделся. У меня своя жизнь.

— А когда его мать позвонила, ты ничего странного не заметил?

— Нет, а что?

— Я дело веду о пропаже.

— И что?

— Да что ты все «что» да «что»! Разбираюсь.

— Что там разбираться, товарищ капитан. Найдется, мало ли куда уехал. Взрослый мужик, что с ним будет!

— Думаешь? А если не уезжал?

— Как это? — удивился Баженов.

— Ну, мало ли.

Сержант промолчал.