– Выключи «ящик», Гусь! – приказал Гусину Демьянов. Повернулся к хозяину дома: —А ты, Степаныч, о себе думай. Получаешь бабки – и сопи в две дырки.

Старый рецидивист нахмурился:

– Смел ты в речах стал, Демьян. Забываешь, с кем говоришь! Если б не я, то вас с Кожаном на зоне порвали бы. За косяк с мусорами. Али ты и этого не помнишь?

Демьянов подошел к Коробко:

– Извини, Степаныч, все я помню и благодарен тебе. Просто день нервный. Извини.

– Бог простит. На беспредел срываешься, Демьян. Или кто-то вынуждает тебя творить беспредел. А за него спрос строгий, никаким баблом не откупишься.

– Знаю… Ты бы пошел, отдохнул?

– Наотдыхался. Во дворе буду! Как задумаете свалить, кликните. И тихо тут. Окурки с собой заберете, я вам не шнырь – убирать за молодняком.

Коробко прошел во двор. Демьян, как только за стариком закрылась дверь, выложил из пакета деньги:

– Триста тысяч! Каждому по сотке, как и договаривалась.

Реньков, забрав деньги, потянулся:

– Теперь можно и расслабиться.

Демьянов присел за стол:

– Нет, не придется расслабляться!

Бандиты переглянулись.

– И почему, шеф? – спросил Окунько.

– Потому как завтра Ачил новый заказ сбросит. И не шуметь, не возникать! Сам недоволен и завтра Ачилу скажу, что надо. Но на всякий случай всем быть в готовности к новой работе.

– А ведь прав Степаныч, на беспредел срываемся… – начал было Гусин.

Демьянов оборвал молодого подельника:

– Ну, ты еще поскули! Сказал, все понимаю, и с Ачилом серьезный базар буду вести. Завтра. А вам быть трезвыми и на связи. Может сложиться так, что от чеченов отбиваться придется. Скопом они нас не возьмут, а вот по одному, да еще бухих – влегкую… Хотя бы из-за этого быть на стреме.

– Когда назначена встреча? – спросил Окунько.

– Точно не назначена. Ачил придет после обеда. По приезде кавказцы свяжутся со мной.

– Может, нам с тобой поехать? Мало ли что?

– Не надо! У себя на хате они ничего мне не сделают, да и Кузнец рядом, а вот что потом будет, одному богу известно. По-всякому может сложиться.

– Отшивать кавказцев не надо бы, – сказал Реньков. – Но и себя давать унижать нельзя. Тут нужен компромисс.

Окунько усмехнулся:

– И где это ты слов умных набрался, Лысый? Или, вместо того чтобы баб по ночам трахать, книжки читаешь?

– А не пошел бы ты, Окунь?

– Чего?!

Демьянов ударил по столу:

– Кончай базар! Нам еще между собой перегрызться не хватает.

– А че он?..

– Все, сказал! Бабки получили, инструкции тоже. Быть на хатах, мобильники держать включенными и днем и ночью. Ты, Гусь, забери окурки, выбросишь в овраг. И давай до дому. Мы следом.

Отправив бандитов по домам. Демьянов приоткрыл дверь крыльца, окликнул старика, сидевшего на бревнах:

– Степаныч!

Коробко, не торопясь, поднялся, вошел в дом. Осмотрел комнату.

– Ты в натуре прости меня, Степаныч, не сдержался, слишком перенапрягся.

– Ладно, кто старое помянет, тому сам знаешь что… Ты мне вот что скажи: по наводке начал работать?

– Да.

– Ачил наводит?

– Он.

– Много ли добра на хате, где депутата с телкой завалили, взяли?

– Ничего.

– Не понял! Что ж это за наводка?

– Надо было грохнуть Ломакова с помощницей.

– И Ачил вам заплатил только за это?

– Да!

– Ачил на зоне в авторитете был, но так это до войны. Хоть и свел я тебя с ним, но смотри, Демьян, не влезь в дерьмо, из которого уже не выбраться. И сам сдохнешь, и пацанов погубишь.

– Этого не будет! – уверенно ответил Демьян.

Старик поднял указательный палец вверх:

– Не зарекайся. Не такие, как ты, пропадали. Меру знать надобно. И голову на плечах. – Присел на скамейку: —Ты, если что, обращайся! Я с Ачилом общий язык всегда найду. Помогу по старой памяти. Все же вместе пять годков баланду жрали…

– Почти шесть.

– Во, шесть! Но ладно, ступай, посплю я.

Демьянов вытащил из кармана сверток купюр, не пересчитывая, протянул Коробко:

– Возьми, Степаныч. Чтоб без обиды!

– Сколько?

– Тысяч двадцать-тридцать, не считал!

– Уже бабки не считаешь?

– Так это на карманные расходы.

– Не многовато?

– Жизнь дорогая стала.

– Жизнь-то вообще обесценилась, а вот жить, действительно, дорого стало. Спасибо власти. Хотя чего от нее ждать? В кабинетах всегда чмыри сидели. За бабки спасибо. Лишними не станут – соседка, видать, надолго слегла.

– А что с ней?

– Говорят, воспаление легких. И где получила?

– Да, воспаление – это надолго. Она в больнице?

– Пока на хате.

– Ясно! Пошел я, Степаныч!

– Ступай, Демьян! И остуди свой пыл. Бабки – это хорошо, но, как говорится, в меру.

В 17.30 Демьяна встретила дома любовница – слегка пьяная, в меру накрашенная, в коротком облегающем фигуру платье. Квартиру заполнил запах дорогих духов.

– Я так ждала тебя, дорогой!

– С чего это так?

– Почему-то сердце, как уехал, заныло. У меня так бывало раньше, когда под групповуху попадала к пьяным дальнобойщикам.

– Ты тему смени! Скажи лучше, откуда духи? Вся хата ими провоняла.

– Так я их еще восемнадцатого числа купила. Рядом с ювелирным парфюм продавался, я туда сначала и зашла. А что, тебе не нравится?

– Нет!

– Так это же «Шанель № 5»!

– По мне хоть шесть с половиной! Ты ими облилась, что ли?

– Да нет! Может, лишку мазанула?

– Ступай в душевую и смой с себя все это импортное дерьмо. Я хочу, чтобы от тебя чистой бабой пахло, а не парфюмом. Поняла?

Верка пожала узкими плечами, не забыв обиженно надуть губы:

– Поняла!

– Так ступай! Пожрать-то приготовила?

– Да. Только разогреть надо. Ты переоденься, я в душ – и на кухню.

– Обойдусь. Мойся… шанель!

Демьянов прошел на кухню, достал из холодильника бутылку водки, выпил двести граммов; закурив сигарету, набрал номер Кожанова.