– Я принесла фрукты, – говорю я, замороженная его взглядом. – Помощница отца утверждает, что так я выскажу вам благодарность за спасение. Не находите это старомодным?

– Я нахожу, что помощница вашего отца имеет кое-какие понятия о хорошем воспитании.

От его голоса, по-мужски мягкого, у меня вдруг екает сердце. И это злит.

Владислав хорош собой и совершенно не похож на мужчину, способного остановить понесшую лошадь. Старательно избегаю взглядов на него, смотрю в окно, где за стеклом нехотя просыпается весна. В луче холодного солнца, разделенного решетчатым окном, плавают пылинки. Дощатый выскобленный пол расчерчен теневой мозаикой.

– Почему вы отказались от оплаты лечебницы?

– Я не бедный человек, нима Вишневская, и вполне способен оплатить свое лечение. – Он морщится, глухо кашляет и невольно хватается за грудь.

Вдруг понимаю, что, очевидно, ему тяжело говорить. Кастан запрашивал в лечебнице заключение профессора на тот случай, если пострадавший суним Горский захочет подать на меня в Мировой суд. Взбесившаяся лошадь подмяла его и сломала два ребра, тогда как я отделалась царапиной и потрепанной гордостью – раньше меня считали одной из лучших наездниц столицы.

– Вы знали, кто я, когда бросились на помощь?

Его прямой взгляд пронзает насквозь.

– Определенно.

– Если бы я не была Анной Вишневской, вы бы меня спасли?

– Нет.

Однозначные ответы, не дающие простора для фантазий об идеальном герое. Обычно мне было плевать, что в отношении меня людьми двигала меркантильность, но сейчас почему-то стало обидно.

– Благодарю за честность, суним Горский.

Он следит, как я ставлю на тумбу корзину с фруктами, достаю из ридикюля, перекинутого через плечо, бархатный мешочек с вышитым гербом дома Вишневских. Под пальцами перекатываются мелкие камушки. Это бриллианты особой огранки. Я пристраиваю кошель на фрукты.

– Съешьте зимнюю клубнику, – произношу я. – Она не особенно вкусная, но выращена в теплицах лично Его Величеством. Знаете, на старости лет садоводство его стало волновать больше, чем управление королевством.

Не найдя, что еще сказать, я решаю уйти.

– Как банально, – вдруг произносит он, – оценивать размер благодарности золотыми.

– Простите? – Я удивленно оглядываюсь.

– Искреннего «спасибо» было бы вполне достаточно.

– Вы меня отчитываете?!

Щеки вспыхивают. Я абсолютно уверена, что испытываю слишком много драгоценных эмоций по отношению к незнакомцу и злюсь еще больше.

– Так сколько стоит жизнь единственной наследницы дома Вишневских? – Не могу поверить, но он действительно насмехается над моей попыткой выглядеть щедрой и благодарной.

– Здесь хватит даже вашим внукам, – сухо отвечаю я, – а если они сэкономят, то и правнукам.

– Вот как? – Наверное, Владу смешно, что я небрежно ношу в ридикюле целое состояние, и от ироничного любопытства в его глазах мне становится досадно.

– Вам мало, суним Горский? Парочки золотых рудников на юге Алмерии будет достаточно?

– Я хочу большего.

Кто бы сомневался? Проклятый шантажист.

– Что именно вы хотите? Излагайте. Сегодня хорошая погода, по этому случаю я сговорчивая.

– Тебя. – От прямого взгляда у меня бегут по спине мурашки.

Никто и никогда не был со мной столь пугающе честен. Это почти отталкивает… И вызывает любопытство.

– Суним Горский, кажется, вы повредили себе голову, когда останавливали лошадь. – Я пытаюсь выглядеть не ошеломленной, а насмешливой, но получается не ахти. – В нашем контракте я не предмет сделки.

– Поспорим, Анна? – говорит он.

Каре-зеленые глаза смеются, и я не пойму, серьезен ли он или издевается, но все равно попадаю под странное магическое притяжение его взгляда. Я перед Владиславом Горским, способным остановить лошадь, как мышь перед королевской коброй.

– О чем спор?

– Через месяц, Анна, ты влюбишься в меня настолько, что будешь готова кинуться в Эльбу от одной мысли о расставании.

Мне смешно.

– А если проиграете вы, суним Горский, то через месяц сами броситесь в Эльбу. Договорились? – Я подчеркнуто говорю ему «вы», указывая, что не собираюсь стягивать пропасть официального обращения.

– Хорошо. – Он протягивает руку, морщится от боли, но все равно ждет, когда я сделаю ответный жест.

Мне нравится, что его ладонь сухая и теплая, а рукопожатие – крепкое. Наши пальцы в замке, но он не позволяет мне их разомкнуть. Неслыханная дерзость!

– На вашем месте, суним Горский, я бы уже вызывала поверенного и писала завещание. – Я все-таки освобождаю руку.

– Ты настолько уверена в себе?

– Абсолютно. Вы не в моем вкусе. Не выношу жадных до денег, расчетливых альфонсов…

Видение оборвалось, и, вернувшись в реальность, я обнаружила, что Влад проснулся и внимательно разглядывал меня. Стало ужасно неловко, что, не спрашивая разрешения, я своровала у него бесценный кусочек прошлого.

Он тихо вымолвил:

– Привет.

– Почему я в твоей кровати?

– Ты заявила, что твоя слишком жесткая.

– Почему ты не ушел на мою половину?

– Не захотел, твоя кровать действительно жесткая. И знаешь что?

Я изогнула брови, давая понять, что внимательно его слушаю. Казалось, Влад хотел узнать, что мне удалось увидеть в его воспоминаниях…

– От тебя ужасно пахнет, – сказал он.

– Да ты… – задохнулась я от возмущения и с такой проворностью скатилась с кровати, что шлепнулась на пол. В голове точно взорвалась магическая бомба с колючками.

– Ты в порядке? – в голосе Влада звучал смех.

– Типичная сволочь! – искренне выругалась я и, кое-как поднявшись, отчаянно шлепая босыми пятками по полу, прошагала в туалетную комнату. Шарахнула дверью с таким грохотом, что, вероятно, перебудила половину дома.

К моему огромному изумлению на подушке, подложив под щеку сложенные ладошки, в медной ванной сладко похрапывала Глэдис.

Найти Зигмунда Панфри