– Она, конечно, изрядно помята, но мне нравится, – разглядывая меня с расчетливостью дельца, добавил он. – Не против, если я куплю ее на сегодня?

– Что ты, Влад, считай ее моим подарком, – расплылся в акульей улыбке ростовщик. – Предпочитаешь здесь или же домой возьмешь? На втором этаже есть отличные комнаты с разными… штучками.

– Я не любитель реквизита, – поморщился он. – Пожалуй, заберу ее домой.

– Ну, хоть плеточку возьми.

Влад окинул меня заинтересованным взглядом, словно примерялся, по какому именно месту отхлещет меня плеткой.

– Плетку прихвачу непременно. Некоторым нимам просто необходима хорошая порка.

– Для послушания? – хохотнул Панфри.

– Для воспитания, – поправил Влад.

– В таком случае насладись от души, а мои ребятки заберут девку ночью. – Коротышка коротко кивнул головорезам: – Старуху – на кухню, а на нее – строгий ошейник.

– Мы идем в комплекте! – вцепилась я в рукав оторопевшей Глэдис и процедила сквозь зубы: – Почему бы, суним Горский, вместо плетки вам не взять мою дуэнью? Она неплохо управляется с зонтиком и готовит отличный травяной настой для укрепления здоровья.

– У меня нет проблем со здоровьем, – отозвался тот.

– Что-то мне подсказывает, что они непременно начнутся, если вы вместо Глэдис выберете плетку…

И все-таки он позволил головорезам надеть на меня ошейник. Отменный негодяй!

* * *

Строгий ошейник представлял собой гладкое кольцо с особым магическим кристаллом, испускающим разряд каждый раз, когда кто-нибудь нажимал на парный камень, вживленный в плоский серебристый кругляш. Сейчас медалька находилась в руках у Влада, и при каждом удобном и не очень удобном случае он одаривал меня болезненными уколами. Карета подпрыгнула на камне – разряд, резко повернули – еще один, Горский просто пошевелился или почесал нос – снова я страдала.

– Извини, забылся, – без особого сожаления произнес он, когда я сморщилась и растерла шею после особенно ощутимого укола.

– Просто отдай мне эту штуку, – потеряв терпение, протянула я руку. Ладонь оказалась грязная, с темными полосками по линиям судьбы, так что пришлось сжать кулак, чтобы не позориться, ведь у благородных ним априори не бывало грязных рук.

– Ты про это? – с недоумением продемонстрировал Влад медальку и как будто случайно утопил камень. Снова последовал болезненный разряд.

– Я не нуждаюсь в дрессировке!

– Как по мне, так нуждаешься, – отозвался «жених», глядя в окно кареты.

Я тоже отвернулась. В салоне экипажа повисло напряженное молчание. В тишине похрапывала сморенная дорогой Глэдис.

– Что ты делал у ростовщика? – спросила я.

– Искал Генри. Зигмунд Панфри его единственный родственник.

Мне не понравилось, что такой страшный человек, как ростовщик из района Зеленой мостовой, являлся не случайным, а старым знакомым Влада. Видимо, мое недовольство отразилось на лице.

– Что, нима Вишневская, моя родословная вам не по вкусу? – усмехнулся он.

– В прошлом я знала о твоих знакомствах?

– Да.

Наши глаза встретились. Влад выглядел как никогда далеким.

– Ты знала обо мне все. Валентин нанял частного дознавателя и тебе передали мое досье.

Досье? Отец копался в его прошлом?

Перед глазами вдруг мелькнул образ кожаной толстой папки с вытесненным гербом дома Вишневских, и виски вдруг заломило от острой боли. Поморщившись, я потерла лоб и спросила:

– И как я поступила?

– Как и следовало благородной девице с хорошим реноме – ты бросила меня, – сухо ответил Влад.

Карета въехала в парк перед особняком Вишневских. Прокатила по аллее, где слуги уже зажгли фонари, и остановилась перед парадными дверьми. Глэдис хрюкнула последний раз и проснулась, сонно поправила очки.

– Знаете, пока я тут спала, мне пришла в голову одна презабавнейшая мысль. – Она с тоской посмотрела на сломанный зонтик. – Ладно, ниму Анну приняли за должницу, но меня-то за что хотели заставить мыть полы?

Вопрос повис в воздухе, но он сгладил опасную тишину между нами с Владом.

Дом нас встретил нестройной фортепьянной игрой. Снова и снова кто-то терзал несчастный инструмент, мелодия обрывалась и начиналась заново.

– Благородные нимы обязаны уметь играть на каком-нибудь инструменте! – выйдя из себя из-за нерадивого ученика, громыхнула в гостиной тетка Кло. Мне даже стало интересно, кого она дрессирует, и не предложить ли для наискорейшего обучения одолжить им строгий ошейник? Но когда я вошла в комнату и обнаружила за фортепьяно Пруденс, желание иронизировать пропало начисто.

Тетка обратила на меня грозный взгляд, но когда увидела строгий ошейник, то беззвучно открыла и закрыла рот, потеряв дар речи, что за время с моего возвращения в особняк вообще никогда не случалось.

– Да, – быстро произнесла я, предупреждая расспросы, – это ошейник для собаки. Мы уже отправили записку мастеру. Он приедет через пару часов и снимет его.

– Откуда…

– Я была у Зигмунда Панфри, – внимательно следя за реакцией Пруденс, объявила я.

– Кто такой…

– Ростовщик. Он меня кое с кем перепутал, – встречаясь глазами с настоящей должницей, пояснила я и обратилась к ней: – Пруденс, можно тебя на минуту?

Она отчаянно покраснела и, тихонечко прикрыв крышку рояля, встала. Мы вошли в отцовский кабинет. В молчании я протянула ей свернутую трубочкой расписку. Стараясь не встречаться со мной глазами, она забрала документ дрожащей рукой.

– Этот ошейник надели не на меня, а на тебя, – вымолвила я.

– Мне жаль, – пробормотала она. Светлые волосы, стройная фигура, голубые глаза. Почему мне раньше не приходило в голову, что мы сильно похожи, точно сестрицы?

– Через судебного заступника я выкуплю твой долг. Постарайся, чтобы об этом не узнала тетка, иначе она тебя выгонит.

Мне не хотелось осуждать Пруденс – к порогу ростовщиков счастливая жизнь никого не приводила, но почему-то я все равно вела себя как обвинитель.

– Нима Анна, – остановила она меня. Верно, хотела поблагодарить.

– Я это сделаю не по доброте душевной, – оглянулась я через плечо. – Мне ненавистна одна мысль, что эти люди пришли бы в мой дом.

И вдруг всего на одно короткое мгновение нежное, юное лицо Пруденс потемнело от ненависти.

* * *

Гости собирались, и старый негостеприимный особняк заполнили чужие голоса. Небо с обеда налилось свинцовой тяжестью, быстро смеркалось, и обычно несмелые сумерки раннего вечера обернулись контрастной, яркой темнотой, очерчивающей контуры предметов. Слуги поторопились зажечь огни, и теперь магические фонари трещали в тишине, наполненной предчувствием скорой грозы.