– Не обиделся. Все равно я не умею снежинки вырезать.

* * *

Одновременно с неловким смешком Швейцмана зазвонил телефон.Сенька схватился за трубку, как утопающий за соломинку, и по этому жестуКрапивин понял, что звонит его жена. Для Риты у Швейцарца был заведен свойсигнал, отличающийся от остальных, и хотя они были женаты уже двенадцать лет,он по-прежнему реагировал на ее звонок с той же радостной поспешностью, какмного лет назад.

– Ритка! Алло!

Крапивин услышал, как пронзительный женский голос, совсем непохожий на знакомый ему мягкий и неторопливый, выкрикнул что-то в трубке.

– Рита... – упавшим голосом сказал Сенька и сталподниматься, задевая животом о край стола. – Господи, милая моя...родная... подожди, я сейчас приеду! Ритка, не клади трубку!

– Сеня, что случилось? – спросил Денис, но Швейцман неответил. Он весь был там, где надрывный голос его жены говорил и говорил, несмолкая, держа его, как впившийся крючок. И, будто в такт дерганым движениямкрючка, на лице Сеньки проявлялась мучительная гримаса, меняющаяся с каждойфразой жены.

Крапивин с недоверчивым изумлением наблюдал, как сначалазадергались Сенькины губы, затем левый глаз резко сощурился, как будтоШвейцарец решил посмотреть куда-то вдаль против солнца... Увидев этот нервныйтик, Денис почувствовал растерянность. Что могло случиться?

Швейцман, держа трубку возле уха, бросил на стол несколькокупюр и торопливо пошел к выходу, не обращая ни на что внимания. Он бормоталчто-то утешающее, но лицо его по-прежнему оставалось диковатым – Крапивин понялэто по испуганному виду официантки, бросившей на Швейцарца любопытный взгляд.Денис пошел за ним, но Сенька, кажется, этого даже не заметил.

Они вышли на улицу, и ветер, словно только их и поджидал,сорвал с окрестных крыш налетевший не то снег, не то град и пронесся над ними,рассыпая его из пригоршни. В волосах Сеньки застряли белые комочки, и Денисупришла в голову глупая ассоциация с женихом, пробежавшим сквозь строй друзей,осыпавших его рисом.

Догнав друга, Крапивин прислушался к голосу в трубке. Теперьон был не пронзительным, а тихо что-то бормочущим. Затем голос прервался, а вследующий миг захлебнулся в жалобном плаче.

– Я выезжаю, – крикнул Сенька, подходя к своему джипу,нажал на отбой и только теперь, кажется, заметил идущего рядом Дениса.

– Что с ней? – спросил Крапивин, боясь услышать, чтоРиту избили, изнасиловали, и теперь она лежит в больнице, умирая от стыда иболи.

Швейцман посмотрел на него правым глазом, в то время каклевый хитро сощурился, и побледневшими губами выговорил одно-единственноеслово. Затем сел в машину и уехал, оставив остолбеневшего и ничего непонимающего Крапивина под апрельским мокрым снегом возле кафе.

– Крысы? – повторил за ним Денис и сморгнул налетевшиеснежинки. – Что значит – крысы?!

Машу трясло. Она, всю сознательную жизнь презиравшаяистеричек, при всех испытаниях старавшаяся держать себя в руках, на этот разничего не могла с собой поделать. Ей хотелось заплакать громко, в голос, ивцепиться в Сергея как в спасательный канат, брошенный утопающему. Но рукитряслись мелкой дрожью, прекратить которую было ей не под силу, а проходя мимозеркала, краем глаза она ловила в нем отражение не себя, а странной бледнойженщины с рыжими волосами, торчавшими в разные стороны, как проволока, и сглазами норного лори. Они с Костей видели в передаче про животных эту обезьянкус чайными блюдцами вместо глаз. Теперь Маша могла наблюдать ее в зеркале.

Сергей собрал их чемоданы, пока Макар давал последниекраткие инструкции. Не звонить, не писать, не связываться с подругами и т.д. ит.п. Все это Маша уже знала. Две недели им предстояло жить за городом, вкоттедже у какого-то приятеля Макара, вместе с самим приятелем, его женой идетьми. На робкие Машины вопросы, как к этому отнесется принимающая сторона,Илюшин мягко ответил, что все в порядке – коттедж большой, а приятелю невпервой принимать гостей.

Две недели, сказал Сергей. Минимум две недели.

Она не хотела уезжать, не хотела бросать Сергея одного, нопонимала: останься они с Костей дома – и от тревоги за них он сойдет с ума.Когда накануне вечером к ним ввалился Макар – грязный, замерзший, с глазами, вкоторых полыхала холодная ярость, и Сергей, выслушав его, стал рассказывать отом, что произошло с ней и Костей... тогда она впервые услышала, что он можетговорить так, будто рычит – хрипло, отрывисто, низким голосом. Движения Сергеястали плавными, замедленными, словно он боялся что-нибудь ненароком сломать, ивсю ночь, пока они с Макаром обсуждали дальнейшие действия, Маша тихо сидела вкресле, обхватив колени, и смотрела на мужа, не узнавая его.

Как, впрочем, и Макара. В обоих проявилось что-то звериное,первобытное. Но если Сергей напоминал медведя, то Илюшин больше походил нарысь. Серые глаза его не отрывались от Сергея, мерившего комнату бесшумнымишагами, обманчивая юность облика ушла, и теперь никто не назвал бы Илюшинастудентом.

Она слышала его рассказ, заставивший ее похолодеть от ужасаи в панике отогнать видение: Костя стоит в черной яме, беспомощно смотрит нанее, а сверху его засыпают землей и кусками льда люди без лиц. Нет, думать обэтом нельзя, даже близко нельзя подпускать эту мысль, от которой в голове сразумутнеет, а кончики пальцев становятся липкими, словно она обмакнула их вваренье. Нельзя думать об этом. Нельзя.

Чтобы не думать, Маша смотрела на мужа и Илюшина. Ей быстростало понятно, какую ошибку совершили те, кто напал на Илюшина и на нее с сыномв надежде не допустить частного расследования. Бешенство Сергея и Макара былоразного порядка, но оно привело к одному результату – теперь у них появилсякуда более весомый стимул найти убийц, чем деньги. Стимул, не сопоставимый ни скаким гонораром. Один пережил страх и унижение за себя, второй – за свою семью,и ни тот, ни другой не собирались останавливаться, пока не найдут и неуничтожат угрозу.

Это и пугало Машу до дрожи. Но страх за мужа и за Костю,делавшего отчаянно храброе лицо, в конце концов все-таки заставил ее собратьсяс силами. Она причесалась, стянув волосы в хвост, сунула Косте его рюкзак ипотрепала по плечу совершенно Сережиным жестом. Бабкин уже вытащил в коридордва больших чемодана, переглянулся с Макаром, просочился мимо Маши за дверь,одновременно доставая что-то из-под куртки.

– Все в порядке. Пойдем.

Они спустились по лестнице, а не поехали на лифте. На второмэтаже, обернувшись на Макара, замыкавшего шествие, Маша увидела в его рукенебольшой серебристый револьвер, похожий на игрушку-зажигалку, когда-топодаренную сослуживцами ее отцу. Она не стала спрашивать Илюшина, настоящий лиу него револьвер. Только сглотнула и чуть ускорила шаг, крепко сжимая рукусына.

* * *