— Нет, нет! — вскрикнула миссис Моллет. — Наоборот, мы должны сделать так, чтобы он добровольно вернулся и предстал перед судом, как подобает мужчине!

— Да, дорогая. Это бесспорно. Однако нам необходимо найти его раньше, чем это сделают власти. Следующим его шагом наверняка было изменение внешности. Его пышная черная борода — слишком броская примета, ему понадобилось избавиться от нее, сбрить полностью или частично. Поскольку прислуга уже отправилась спать, он мог не торопиться, у него в распоряжении была целая ночь. Так что он, несомненно, побрился. Полиция, конечно же, разошлет повсюду фотографии Хьюго…

Миссис Моллет снова поморщилась, и Хильда, взглянув на нее, подчеркнула:

— Нам не следует обходить эти моменты молчанием — фотография будет разослана, с бородой и всеми подробностями. И в этом заключается главная наша надежда: кустистая борода так маскирует лицо, что без нее Хьюго станет неузнаваем. Из этого я делаю вывод, что он должен был побриться прежде, чем уйти из дому. Само собой, я не стала облегчать полиции задачу и попросила Лину не задавать горничной вопросов, которые могли бы их навести на след.

— Вероятно, вы правы, — сказал я. — Но была ли У него бритва?

— Как раз собиралась отметить это: бритвы у него быть не могло. Хьюго не брился много лет. И у них нет мужской прислуги, а значит, он не мог бы потихоньку взять бритвенный прибор у спящего слуги. Значит, скорее всего он бороду подстриг, более или менее коротко, при помощи ножниц, и только позже, добравшись до первого же городка, побрился основательно.

— До первого городка?

— Разумеется. Это уже следующий вопрос. Мы должны теперь набраться хладнокровия и сосредоточиться. — Хильда сама дрожала от сдерживаемого волнения, но ее утешающая рука по-прежнему лежала на плече миссис Моллет. — Он не мог остаться в Лондоне.

— Но, по-вашему, он уехал не на поезде?

— Хьюго — умный человек, и истории его подзащитных предоставили ему достаточно пищи для размышлений. Появиться на вокзале значит попасть под наблюдение. К чему этот бессмысленный риск? Я сразу поняла, как он поступит. Он поедет на велосипеде, вне всякого сомнения. Хьюго часто удивлялся, почему люди в подобных обстоятельствах почти не пользуются этим способом.

— Но тогда нужно проверить, на месте ли его велосипед!

— Лина проверяла. Велосипед на месте, как и следовало ожидать. Я посоветовала Лине отметить этот факт как бы походя, чтобы не дать полицейским в руки ключ от загадки. Она видела велосипед в передней, где он всегда и стоял.

— Брат достаточно сведущ в уголовных делах, чтобы не воспользоваться своим, — вставила миссис Моллет.

— Где же он мог купить или взять напрокат велосипед посреди ночи? — усомнился я.

— Нигде. Слишком подозрительно выглядел бы он. Я полагаю, что он остановился на ночь здесь же в Лондоне, в какой-нибудь гостинице, без багажа, и расплатился за комнату заранее. Так часто поступают приезжие, и если он прибыл поздно ночью, то на него мало обратили бы внимание. Я слыхала, что в больших отелях на Стренде ежевечерне принимают не меньше десятка таких случайных постояльцев-холостяков.

— И что же дальше?

— А дальше, сегодня утром, он купил новый велосипед в ближайшем магазине — вероятно, не той марки, что его собственный, — затем обзавелся дорожной одеждой в какой-нибудь лавке готового платья (скорее всего, заметный издали твидовый костюм для езды на велосипеде) и, уложив покупки в багажную корзинку, выехал из города. Там он мог переодеться в любой придорожной рощице и закопать снятую одежду, избежав ошибки, которую совершали другие. Возможно, он проехал миль двадцать-тридцать от Лондона до какой-нибудь захолустной станции, а оттуда на поезде направился к своей цели, но сошел где-то в глуши, там, где главный западный тракт пересекается с Большой Западной или Юго-Западной линиями железной дороги.

— Большая Западная или Юго-Западная? Почему именно эти две? Неужели вы уже определили, какое направление выбрал Хьюго?

— И довольно точно, судя по аналогиям. Лина, ваш брат вырос в Западном крае, верно?

Миссис Моллет устало кивнула.

— В северном Девоне, в пустынной болотистой местности неподалеку от Хартленда и Кловелли.

Хильда Уайд, заметно успокоившись, продолжала:

— Так вот, в Ле-Гейте сильно сказывается кельтская кровь — у него кельтский темперамент; его предки и он сам родом из сурового, заросшего вереском края; его родина — болотистые пустоши. Иными словами, он горец по характеру. Но что подсказывает горцу инстинкт в подобных обстоятельствах? Ну конечно же, его тянет в родные горы. Жестоко терзаемый ужасом, в полном отчаянии, видя, что ничего другого ему не осталось, он устремляется прямиком, как летят птицы, к любимым холмам. Осознанно или подсознательно он уверен, что уж там-то сумеет спрятаться. Хьюго Ле-Гейт, этот рослый сын Девона, этот по-юношески искренний мужчина, несомненно, именно так и решил. Я понимаю его настроение. Он отправился в Западный край!

— Вы правы, Хильда! — убежденно воскликнула миссис Моллет. — Насколько я знаю Хьюго, его первым побуждением было бы бежать на запад.

— А Ле-Гейты всегда подчиняются первым побуждениям, — добавила прозорливая девушка.

Ее догадка была совершенно правильной. Еще в те времена, когда мы оба находились в Оксфорде — я как студент, он как преподаватель — я часто подмечал эту особенность темперамента моего дорогого старого друга.

После небольшой паузы Хильда вновь нарушила молчание:

— Море… Снова море! Ле-Гейты любят воду. Было ли такое место у моря, где Хьюго часто бывал ребенком — какое-нибудь уединенное место в этой части северного Девона?

Миссис Моллет задумалась, но ненадолго.

— Да, есть маленькая бухта, по сути, просто выемка в высоких утесах, несколько ярдов пляжа и кучка рыбачьих хижин. Брат проводил там большую часть своих каникул. Диковатое, странное зрелище — пролом в стене угрюмых темно-красных скал, волны океана и высокие приливы…

— Это как раз то, что нужно! Наведывался ли он туда уже взрослым?

— Насколько я помню, никогда.

Голос Хильды звучал теперь уже вполне уверенно:

— Значит, именно там мы и найдем его, дорогая! Прежде всего мы должны заглянуть туда. Одолеваемый тяжелыми мыслями, он непременно навестит эту потаенную бухту!

Позже тем же вечером, когда мы вдвоем возвращались в клинику Св. Натаниэля, я спросил у Хильды, что придавало ей столько уверенности в ходе разговора.

— О, это довольно просто, — ответила она. — Я основывалась на двух соображениях, которые не хотела упоминать при Лине. Первое таково: всем Ле-Гейтам свойственна инстинктивная боязнь вида крови; поэтому они почти никогда не кончают с собой при помощи пули или ножа. Маркус, застрелившийся в оружейной, был исключением из правил — он никогда не боялся крови и мог сам освежевать оленя. Но наш Хьюго отказался учиться на врача, потому что не выдерживал присутствия на хирургических операциях. И даже будучи охотником, он избегал подбирать и носить подстреленную им же дичь — по его словам, это вызывало у него тошноту. Я уверена, что вчера ночью он бросился прочь из комнаты, охваченный физическим отвращением при виде дела рук своих, и постарался забраться как можно дальше от Лондона. Его подгоняло видение пролитой крови, а не трусливый страх перед арестом. Если уж Ле-Гейты, прирожденные моряки, задумывают проститься с жизнью, они обычно доверяются воде.