Людка была другая. Чистая, честная, надежная. Но она приходилась ему племянницей. Логично было бы искать невесту в кругу ее подруг. Он познакомился с Ираидой. Она тоже была настоящая. В первое время он места себе найти не мог в ее присутствии, но довольно быстро понял: не получится у них ничего. Во-первых, она была выше ростом и шире в два раза. Свинство, конечно, с его стороны, но из-за таких данных Ираида не привлекала его как женщина. То ли она быстро поняла это, то ли с самого начала не рассматривала его кандидатуру, но почти сразу предложила ему дружеский тон в общении, и он с радостью согласился. Они до сих пор часто называли друг друга «жених» и «невеста», Людка, кажется, до сих пор в их совместный спектакль верила, да и старшие Сокольские тоже… Но как ни крути, жениться ему было более чем пора — тридцать восемь лет. А невесты не наблюдалось. Даже кого-то, хоть чуть-чуть похожего.

И вот вам, пожалуйста, Наталья Аркадьевна. Голова кругом. И кажется, бесповоротно. Естественно, он ведет себя как последний идиот. Но он с детства ненавидел грубость, пошлость, развязность. Совсем туго приходилось на Севере — там матом разговаривали все, даже женщины и дети, с первой минуты знакомства все были на «ты», а по пьяни мгновенно хватались за ножи. Ему стоило большого труда добиться того, чтобы при нем хотя бы пытались сдерживаться. Труда — потому, что рукоприкладства он не любил. А не любил потому, что был чрезвычайно быстрым, ловким и очень опасным противником. Еще в армии лейтенант ему говорил: не лезь, Коля, в драку без надобности. Покалечишь какого дурака или, не дай бог, до смерти убьешь. Он-то дурак, а тебе сидеть за него полжизни…

Поэтому он обзавелся привычкой говорить тихо и внятно и не изменил ей, переехав в мир. Именно из-за этого его считали криминальным авторитетом: действительно, кто еще может позволить себе шептать, когда все вокруг орут? Поэтому позволял он себе иные манеры только в обществе Людмилы и ее близких. Поэтому позволял себе спиртное только дома или у Людмилы. И вообще: все, что можно считать видовыми признаками современного мужчины, Николай Георгиевич себе именно позволял. И только наедине с собой или в обществе племянницы. А тут Наталья Аркадьевна. Жаль, что он ей, кажется, не понравился. Жаль, что она точно женщина его жизни, а он просто закомплексованный старик. И что же теперь ему делать? Ну, кроме того, что спать идти, потому что Людмила обыграла своих партнеров просто до нитки. Хорошо, хоть не на деньги играли…

Из всей компании честно пошла спать одна Людмила. Честно — это в смысле легла и сразу заснула. Владимир отправился контролировать интернет-курсы. Ничего поражающего воображение он там не увидел. Его сын и Наташка расположились на полу и колдовали с ноутбуком. Не играли, открывали и закрывали без конца какие-то окна, очень тихо разговаривали. Надо полагать, Андрюшка просто боялся, что кто-нибудь из взрослых придет на шум и прогонит его спать. Время-то к полуночи, а завтра, между прочим, в школу. Владимир задумался: проявить родительскую власть или тихонечко уйти, чтобы не обидеть Наташку. Но время и впрямь было позднее. Андрюшка, почему-то без нытья, пошел спать, а вот вторая часть его скоропалительно придуманного плана провалилась. От него в роли учителя Наташка отказалась, сказала, что тоже спать пойдет, а то устала, и день завтра трудный.

Владимир всегда считал, что ведение домашнего хозяйства — это что-то вроде развлечения: захочу — сегодня сделаю, захочу — через неделю. Какой может быть трудный день? Но спорить не стал, пошел в спальню.

Людмила очень уютно посапывала. Он лег рядом и занялся привычным за последние пару недель делом: принялся мечтать и составлять планы. Итак, ее зарплата. Жена говорила, что девчонка вбила себе в голову какую-то чушь насчет того, что обязана им по гроб жизни и обязательно отработает, так что зарплата ей никакая не нужна. Ну, это, допустим, просто: на руки выдавать копейки, как говорится, на булавки, а нормальные деньги складывать на сберкнижку на ее имя. Когда кончатся ее припадки непонятной благодарности, сберкнижку отдать, пусть пользуется.

Теперь Восьмое марта. Матери, сестре и жене он всегда на этот праздник дарил золотые украшения, не из дорогих. И сердце бабье радуется, и, простите, деньги вкладываются. Времена разные бывают, а колечки-сережки и продать при необходимости можно. Дарить Наташке золото — это чересчур. Его не поймут, подумают… Да правильно они всё подумают.

Тогда что? Косметику? Он от кого-то слышал, что декоративную косметику, даже самую элитную, женщине дарить неприлично. Имеется в виду, что даритель считает, что она недостаточно красива, раз нуждается в косметике. Духи… Ни за что не угодишь, и чересчур интимно, тоже вся конспирация коту под хвост…

Придумал! У нее нет сумочки, нормальной дамской сумочки. Клатча со стразиками, для походов по театрам и ресторанам, правда, у нее тоже нет, но сумка должна быть у каждой нормальной женщины. Насчет фасона он не сомневался: какая-нибудь кисуля, продавец, расскажет ему о тенденциях нынешнего сезона. Для такого случая он даже свое фирменное обаяние включит. А сумочку для Наташки он уже себе представил: небольшая, натуральной кожи, и ни в коем случае не черная. Коричневенькая. Может, даже белая. Он представил, как обрадуется Наташка обновке, представил, что у него будет повод ее обнять, а может, и поцеловать. Пусть в щеку, но на совершенно законных основаниях. А там и до белоснежной шеи недалеко, можно исхитриться… С этими мыслями он и заснул.

Николаю Георгиевичу не спалось куда дольше. Он думал о том, что здорово было бы привезти Наталью Аркадьевну в свой лес. Лес он купил просто сказочный. Правда, запущенный сильно, оттого и по смешной цене. Но над этим работали люди, убирали сухостой, свозили в две ближайшие деревни, старухам на дрова. Он даже приплачивал желающим, тем, кто бензопилами рассекал стволы на удобные куски и рубил на чурочки. Сухое дерево под топором само на части разваливалось. Работа на самом деле была не тяжелая, а приплачивал он щедро, так что желающими со временем оказались почти все его лесорубы. Старухи, по слухам, поголовно записали Николая Георгиевича в свои поминальники. Самим-то им уголь был не по карману, а дрова — не по силам.

Вырубали подлесок. Он только мешал, превращал лес в непроходимую чащобу, угнетал взрослые деревья, не давал расти. Подлесок свозили в одно место, чтобы подсох. Со временем к тем же бабкам и отправится. Сейчас, когда работы шли полным ходом, лес был удивительный: идешь по дороге белого песка, направо посмотришь — царство доброй феи, а налево — того и гляди Соловей-разбойник засвищет. Очень красиво. Ей бы понравилось. Он был почему-то уверен, что лес понравился бы ей больше, чем какие-нибудь Бали или Таиланд.

Еще он показал бы ей свою заимку. Так по-сибирски он называл свой загородный дом, который любил куда больше своей городской квартиры. В квартире было красиво, интерьер создавал профессиональный дизайнер, но совершенно не чувствовалось, что там кто-то живет. Да он там и не жил. Ночевал иногда, когда рано утром надо было быть в городе по делам.

Заимку он строил сам. Почти один. Вернее, так: все, что можно было сделать одному, он делал один. Потому что если хочешь, чтобы было как следует, а не тяп-ляп, делай сам. Года четыре, наверное, возился, может, поменьше.