мыслей, успокоения в моей печали, стимула моей радости» [Ibid.]. Обращаясь к тем, кто мог бы назвать его «слабым человеком», Цзя описывает в свое оправдание удовольствие, которое он получает от распития крепких напитков с друзьями и уединенного курения в собственной кровати, когда он пребывает в состоянии опьянения. Он уверяет, что следует «стилю жизни Ли Бо», и хвалится тем, как, следуя примеру известного поэта, как-то обменял свою весеннюю одежду на алкоголь. В 1943 г. Хань Ху в схожей манере пишет об исчисляемой сотнями лет истории спиртных напитков, которая и придает им тот культурный статус, который отсутствует у других популярных потребительских товаров, в том числе табака. Воспроизводя заявление Чжоу Цзожэня об исторической культуре алкогольных напитков Китая, Хань связывает притягательность спиртного с сопровождающими его употребление обычаями [Han 1943: 118–121]. Автор отмечает, что «пристрастие выдающихся личностей к вину» служит тем же целям, что и ухаживание за женщинами для дамского угодника: усилению способностей человека. Более того, Хань настаивает, что пьющие обычно более талантливы, чем трезвенники, и описывает распитие литераторами горячительного как «утонченное дело» [Ibid.]. В 1943 г. выдающийся японский автор и переводчик Оути Такао в статье для журнала «Новая Маньчжурия» пишет, что Ду Фу, Ли Бо и Tao Юаньмин – легендарные писатели, неотъемлемой частью успешной писательской деятельности которых было потребление алкоголя, и соглашается со своим китайским другом, литератором Синь Цзяцзюнем, что без спиртного жизнь была бы пустой [Ōuchi 1943: 68]. В начале 1940-х гг. Цзя Сяо, Хань Ху и Оути Такао отстаивали распитие спиртных напитков как ценную культурную практику, которая обеспечивалась как прошлым Поднебесной, так и настоящим Маньчжоу-го.

Не приходится удивляться тому, что воззрения на воздействие алкоголя на здоровье и общественное положение женщин приобретали явный гендерный оттенок. В 1937 г. Чжи Цзин одобрительно отмечает, что его современницы все чаще потребляют горячительное и в результате становятся более общительными, внося заодно свой вклад в общий рост продаж алкоголя [Zhi 1937: 4]. Чжи указывает, что женщины, распивающие алкоголь, в особенности на банкетах, более разговорчивы и миловидны:

Они поднимают бокал к красным губкам и позволяют его содержимому проникнуть в их нутро. Алкоголь сразу же отражается на щечках, которые приобретают цвет розового облака, тем самым подчеркивая красоту женщины. Можно сказать, что опьянение для женщины – способ стать еще более прекрасной. В самом деле, алкоголь эмоционально объединяет людей [Ibid.].

Чжи восхваляет алкоголь как средство усиления женской красоты и упрощения межличностных отношений. Второй эффект отмечается как позитивное воздействие спиртного как на мужчин, так и на женщин. Однако о влиянии алкоголя на внешний вид говорится именно применительно к женщинам, а точнее – с точки зрения возможности мужчин любоваться женщинами. Порой писали о потреблении алкоголя и женщины. Писательница и певица Ян Сюй, пользовавшаяся в Маньчжоу-го большой славой, воспевает дурман: «Какое счастье! Кто бы мог подумать, что я вновь буду пьяна? Когда же в следующий раз я вновь окажусь в этом состоянии? В последние дни все мои помыслы снова связаны с алкоголем» [Yang 1943: 124–125]. Ян недвусмысленно бросает вызов как консервативным идеалам женственности, так и своему исламскому воспитанию и отстаивает свое право на удовольствие от потребления крепких напитков. Публичная защита опьянения в 1943 г., на фоне Священной войны и официальных кампаний по ограничению потребления алкоголя, демонстрируют присущую Ян дерзость.

Приведенные выше позитивные повествования о благоприятном воздействии алкоголя на здоровье и общество во многом схожи с полными уважения текстами японских авторов, которые превыше всего отзываются о саке. Как гласит традиционная японская поговорка, саке – «лучшее из всех лекарств» [Nakamura 1945: 58]. В Японии потенциальное влияние алкоголя на здоровье отмечается уже в книге «Проповеди ста учителей» эпохи Эдо (1603–1868 гг.), где саке приписывается снятие депрессии, предупреждение хворей и продление жизни человека [Naotaka 1999: 114]. Японские мигранты, как и другие переселенцы, привозили с собой в Маньчжурию собственные представления об алкоголе, оказавшие влияние как на практику потребления спиртного, так и на формирование государственной политики в отношении горячительных напитков [Francks 2009: 135–164]. О распространенном потреблении алкоголя по торжественным случаям можно судить по фотографии генерала Ноги Марэсукэ (1849–1912 гг.) в окружении его однополчан (см. иллюстрацию 8). По случаю победы в Русско-японской войне мужчины собрались вокруг стола, заставленного едой и бутылками со спиртным. Посреди стола угрожающе возвышается большой снаряд.

Пенелопа Фрэнкс отмечала, что еще в конце 1800-х гг., до начала миграции японцев в Маньчжурию, городские жители среднего достатка в самой Японии все чаще собирались небольшими или приватными группками для употребления более действенных и высокосортных продуктов. При этом люди все более негативно воспринимали такие сельские обычаи, как распитие алкоголя по утрам [Ibid.]. К концу XIX и началу XX в. в Японии были достигнуты новые рекорды потребления крепких напитков на душу населения [Ibid.]. Пиво, которое в 1890-х гг. считалось чужеземным и чрезмерно дорогим продуктом, за два десятилетия стало напитком, достойным «современных» общественных мероприятий. Параллельно возросла популярность пива и в Маньчжурии. Даже в марте 1945 г. в статье «Саке и табак в условиях тотальной войны» Накамура Кодзиро указывает, что саке вдохновляло солдат на свершения, а иные виды крепких напитков имели особую ценность для других категорий людей. Так, женам фабричных рабочих рекомендовалось встречать мужей дома не «сотней мазей», а пивом [Nakamura 1945: 58]. Накамура – член семейства, специализировавшегося на оптовой продаже саке, – уверял, что устоявшиеся позитивные воззрения на саке дополнительно подтверждались современной наукой о здоровом питании, поскольку благоприятное воздействие на организм потребления саке в умеренных объемах считалось «доказанной научной истиной» [Ibid.]. Автор приводит полные энтузиазма слова в поддержку саке нескольких бывших руководителей Института науки континентального Китая, в том числе Наоки Ринтаро и Судзуки Умэтаро (докторов инженерных и сельскохозяйственных наук соответственно) [Ibid.]. Апеллируя в поддержку популярных японских поверий к научным знаниям о Китае, Накамура отстаивает благое для человека значение потребления алкоголя с упорством, в котором заметно желание поддержать все более испытывающую на себе давление отрасль.

Илл. 8. Генерал Ноги Марэсукэ. Празднование по случаю победы в Русско-японской войне. Источник: Underwood and Underwood. Прекратили деятельность в 1940-х гг. Коллекция автора

Позитивные оценки пошли на убыль в середине 1930-х гг., по мере распространения пламени войны по Азии и все большей концентрации дискуссий вокруг алкоголя на теме опасности отравления интоксикантами. В 1933 г. Мэй Шань отмечает, что новообразованные и предположительно уже достойные доверия компании страхования жизни предупреждали о меньшей ее продолжительности у людей, потребляющих спиртное [Mei 1933: 5]. В 1934 г. Жэнь Цзи,