[Driscoll 2004: 245]. Что бы ни происходило с числом «зависимых» – показатели могли оставаться без изменения, снижаться или расти, – в любом случае критика рекреационного потребления интоксикантов обострялась как по тональности, так и по объемам материалов. Производство алкоголя зависело от государственной политики, приоритетом которой были крупные промышленные предприятия, способные оказать поддержку военным действиям. К 1943 г. «практически ничего, если не сказать вообще ничего, в продукции, поставляемой экономикой современного региона, не предназначалось для рядовых потребителей» [Myers 1996: 138]. Начиная с 1939 г. инфляция и нормирование товаров подорвало качество жизни населения. К 1941 г. по сравнению с 1937 г. цены подскочили в два раза, однако аналогичного роста заработных плат не произошло [Kinney 1982: 140]. С 1940 г. в коммерческом производстве алкоголя намечается спад при расширении нелегальной торговли. Все растущие налоги на спиртные напитки сопровождались официальными требованиями к «недостойным торговцам» не повышать цены на оставшиеся у них запасы продукции [Shengjing shibao 1940j: 7]. Чтобы предотвратить подпольные продажи крепких напитков и обеспечить соблюдение квот по объемам, налоговыми органами были введены особые формы алкогольной тары [Shengjing shibao 1940l: 7]. В одном только Харбине продолжало работать лишь 10 из 20 коммерческих производителей – меньше, чем до японской оккупации [Ha’erbin]. Несмотря на возросшее давление на отрасль, ожидалось, что в 1941 г. налоговые сборы за алкогольную продукцию станут для казны четвертыми по значимости [Shengjing shibao 1941h]. Перечень налогов на производство алкоголя был весьма обширен: облагались как производство, так и продукция при разливе в бутылки и при отгрузке с фабрики [Ibid.][131]. В 1939 г. налоги подскочили на 50 %, а ожидаемые налоговые поступления, по расчетам, должны были составить 25,5 миллиона юаней – вдвое больше, чем годом ранее [Ibid.]. Повышение налогов происходило при параллельном внедрении системы нормирования товаров. Например, в 1941 г. полиция и правительство Цзилиня установили нормы на пиво, оправдывая это необходимостью равномерного распределения напитка, особенно в жаркие летние месяцы: 48 % пива выделялось на внутреннее потребление, 32 % – на рестораны и гостиницы, 20 % – на «иные» цели [Shengjing shibao 1941e: 5]. Как и в других районах, в Цзилине также вводились механизмы контроля над алкоголем неместного розлива. Импорт осуждался за перенасыщение рынка, понижение цен и провоцирование нестабильности на местах. Официальные лица в отдельных районах даже потребовали возвращать импортную продукцию, в частности в город Фушань провинции Шаньдун, где цены на дистиллированный алкоголь из-за такой продукции упали с 0,96 юаня до 0,86 юаня [Shengjing shibao 1941a]. Производители из Чжичжуна также были вынуждены принимать возвраты, поскольку рынки были переполнены более дешевым товаром из Шаньхайгуаня [Ibid.]. Последние годы правления японцев были отмечены все большей нестабильностью ситуации в алкогольной отрасли.

Научные труды по истории развития алкогольной промышленности в Японии подчеркивают, что по большей части попытки контролировать производство и торговлю спиртными напитками на официальном уровне были связаны с неурожаями и мерами жесткой экономии, а не с политическими соображениями или беспокойством по поводу здоровья населения – факторами, которые имели наибольшее значение для китайских политиков [Naotaka 1999: 113–121; Bufo 1979: 272–273][132]. Алкогольная политика Маньчжоу-го в начале 1940-х гг. формировалась под влиянием всех этих соображений в совокупности с желанием извлекать прибыль. В течение 1940-х гг. на фоне растущего дефицита крепких напитков цены на алкоголь стремительно взлетели. В 1942 г. средняя цена на байцзю составляла 1,59 юаня за 500 граммов; к 1945 г. – 10,45 юаня. К 1943 г. мы видим регулярные сообщения о крайне ограниченных поставках алкоголя, причем сомнительного качества [Han 1943: 118–121]. С 1943 по 1944 г., после перераспределения зерна и иных политических мер военного времени, производство пива сократилось вдвое[133]. Считалось, что «Red Star» и «Kirin» все еще продавались по доступным ценам. А вот иностранные вина, в том числе шампанское, просто исчезли с рынка[134]. Было сложно приобрести русский коньяк и виски. Можно было купить лечебные вина, но особой популярностью они не пользовались. По имеющимся данным, на рынке доминировала поддельная продукция. Потребителям постоянно рекомендовали сохранять бдительность при покупке товаров в розницу.

Алкогольная промышленность испытывала давление не только со стороны правительства и падающих доходов потребителей, но также со стороны прогибиционистов, которые настаивали на том, что по аналогии с опиумом алкоголь следует запретить. Для агитации за запрет производства и потребления алкоголя в Маньчжоу-го прибывали японские активисты. Так, в 1933 г. в Маньчжоу-го совершили поездку члены Японского союза за запрет алкоголя [Shengjing shibao 1933g: 4]. Делегацию возглавлял Косио Кандзи. Студенты и представители союза прибыли в Синьцзин для встречи с премьером Маньчжоу-го, министром финансов и Накадзима Моринобу, местным представителем их организации. Региональные активисты также выступали против алкоголя. Например, в память о Великом землетрясении Канто, которое произошло в Японии 1 сентября 1923 г., прогибиционисты, следуя примеру Союза за запрет алкоголя, каждый год призывали воздержаться в этот день от потребления алкоголя [Shengjing shibao 1941b: 7]. 1 сентября 1935 г. харбинское отделение Общества по перевоспитанию замужних женщин запустило кампанию по введению запрета на алкоголь. Для распространения среди домохозяйств было напечатано пять тысяч листовок [Shengjing shibao 1938a: 5]. В 1938 г. архитектурное бюро из провинции Биньцзян[135] организовало с 15 февраля по 15 мая 100-дневную акцию по полному исключению потребления алкоголя сотрудниками. Целью этого мероприятия были продвижение патриотизма и пропаганда японского алкогольного законодательства (в Японии людям младше 25 лет не разрешалось распивать крепкие напитки) [Shengjing shibao 1938f]. В 1940 г. Общество согласия[136] в Фэнтяне осудило традиции, связанные со встречей праздника Весны, когда большинство людей предавались, как заявлялось, своим излюбленным занятиям – употреблению алкоголя и азартным играм [Shengjing shibao 1940r: 4]. Общество согласия призывало граждан более осознанно относиться к негативным последствиям указанных времяпровождений и практиковать в 13-е и 14-е числа первого месяца по лунному календарю два дня «самоуважения», на которые надлежало отказаться от алкоголя, курения и азартных игр. Однако в конечном счете все эти прогибиционистские движения мало повлияли на отрасль, с которой они боролись. Производство алкоголя продолжалось вплоть до последних дней Маньчжоу-го. Снижение доходов, нестабильный рынок и военные действия мешали отрасли гораздо больше, чем любые морализаторские движения.

Конец Маньчжоу-го наступил в 1945 г. За ним последовали советская оккупация, гражданская война и революция. Коммерческое производство алкоголя на фоне этих потрясений продолжалось и, по некоторым оценкам, даже процветало [Shenyang 1993: 6]. По мере своего триумфального движения по Поднебесной Коммунистическая партия Китая (КПК) брала производство крепких напитков под свой контроль. Поначалу импорт алкоголя и его частное производство не поощрялись, а на опиум был в принципе введен запрет. Хотя, возможно, продажи опиума и были источником финансирования Народно-освободительной