Еще несколько глотков виски и привычное бормотание Коппеля помогли ему расслабиться. Он задремал с мыслью о том, какая в Атланте будет погода.

Тахион скорчился у барной стойки, зацепившись ногами за перекладины высокой хромированной табуретки. Свет, отраженный от подвешенных рюмок, усиливал его головную боль, но у него не было сил, чтобы отвернуться.

Зеркала. Зеркала «Дома смеха», разлетающиеся осколками, когда похитители явились за Ангеллик. Череп, отражающийся под сотнями разных углов, когда он поднимался в будуар Кристалис на верхнем этаже «Хрустального дворца». Невидимые губы, подкрашенные бледно-розовой помадой, переливающаяся спираль на прозрачной щеке, голубые глаза, зловеще плавающие в костяных глазницах.

Ему не хотелось даже считать, сколько лет он пил в обоих этих барах. Теперь «Дом смеха» закрылся – после того как год назад умер Дес.

Что станет с дворцом?

От пьяного сожаления о своих потерях у Тахиона на глазах выступили слезы.

– Эй, приятель, – предложил ему жизнерадостный бармен, – еще одну?

– Конечно. Почему бы и нет. – Бармен поставил перед ним очередную рюмку бренди. Тахион высоко ее поднял. – За ушедших и скорбных мертвецов.

Тах выпил рюмку, нацарапал на чеке свой гостиничный номер и соскользнул с барной табуретки. Несмотря на поздний час, в вестибюле все еще царило оживление, но он не увидел ни одного знакомого лица. Тахион подумал, не позвонить ли Джеку, однако ему хотелось пить и говорить о Кристалис, а мощный туз с ней знаком не был.

Бесцельно бродя по гостинице, он оказался на этаже, где поселились сторонники Барнета. Из-за дверей доносились негромкие голоса. Он устремил пристальный взгляд на одну из дверей, усилием воли призывая Флер. Это не подействовало. Его молчаливое рассматривание номера привлекло внимание дежурного агента Секретной службы. Тах заметил его приближение и поплелся обратно к лифтам.

Вернувшись к себе в номер, он воззрился на взлохмаченную голову Блеза. Сотрясаясь от рыданий, он опустился на колени у кровати и заключил спящего парнишку в объятия.

«Все всегда меня покидают. Все, кого я люблю, от меня уходят. Я так тебя люблю! Никогда меня не покидай!»

8.00

Накануне ночью Тахион был настолько пьян и расстроен, что не заметил, что на телефонном аппарате горит огонек оставленного сообщения. Теперь, дойдя до такого состояния, когда взгляд начал фокусироваться, а голова стала меньше напоминать какой-то враждебный вырост на плечах, Тах пил алка-зельцер и слушал далекие гудки.

– Клиника имени Блайз ван Ренссэйлер.

– Это Тахион. Позовите мне Финна.

– Эй, док, похоже, вы уже узнали.

– Да.

– Тут просто хаос. Вчера миссию Барнета забросали бутылками с зажигательной смесью, а на Чатем-сквер началась стихийная демонстрация. Я весь день пытался с вами связаться.

– Я очень поздно вернулся в номер.

– Я ассистировал на вскрытии. Хотите знать подробности?

Тахион со вздохом ответил:

– Наверное, должен.

Финн изложил результаты. В качестве фона Тах слышал резкий четырехтактный перестук: кентавр ростом с пони нервно пританцовывал на копытцах. Врач-джокер заключил свой доклад словами:

– Хоронить определенно придется в закрытом гробу.

– Черт, похороны! Когда они?

– Завтра утром, в одиннадцать.

– Я обязательно буду.

– А как дела в ваших краях?

– Непонятно. Я даже не знаю, сколько сейчас у нас делегатов. – Он посмотрел на часы. – Слушай, мне пора. Увидимся завтра.

Схватив шляпу, Тахион приостановился у двери ванной и, перекрикивая шум воды, бросил:

– Я пошел на завтрак с Джеком. Встреть меня в десять тридцать, и мы сходим в «Омни». Изволь явиться.

Ответа не последовало. Блез либо что-то замышлял, либо дулся. Оба варианта не радовали.

– Миз Моргенштерн. – Брейден Даллес был моложе нее, но он включил свой начальственный голос: властный рокот, напоминавший поездку на машине по щебенке в холодный зимний день: тут были и морозное потрескивание, и регулярный скрип. – Вы поставили нашу газету в очень сложное положение.

Она передвинулась на кровати, крепче притянув скомканную подушку к груди. На ней была теплая ночная рубашка из синей фланели. Она всегда так делала в отелях: зимой уменьшала обогрев, летом запускала кондиционер на полную мощность – и куталась. Ей нравилась та изоляция, которую обеспечивали одеяла.

Она с трудом подняла и опустила ресницы. Обычно она была жаворонком, но прошлым вечером, посте того как Тахион ее выставил – вот подонок! – она окончательно растерялась. Не зная, что делать, она рискнула вернуться к себе в номер и погрузилась в сон клинической депрессии. Она бросила взгляд на часы, стоявшие на тумбочке. Восемь утра. Если бы Даллес ее не разбудил, она могла проспать до полудня.

Не дождавшись от нее никакой реакции, Брейден продолжил:

– Нас всех тревожит то, что в последнее время вы объявили личную вендетту одному из основных кандидатов на выдвижение в президенты.

Горечь прорвалась, словно волдырь:

– Вы хотите сказать, вашему любимчику.

– Наша газета, как столичное издание, следует традиции осознания своей ответственности. В настоящий момент сенатор Хартманн очевидно является самым подготовленным кандидатом.

– Вы считаете, что настоящий момент требует отдать Белый дом тузу-психопату? Господи, Ронни Рейган всего лишь раз в два года вторгался в очередную страну, где нам нечего было делать. Этот человек… эта тварь… питается человеческими страданиями, Брейден!

Наступило мучительное молчание. Она живо представила себе выражение его молодого аристократического лица: втянутые ноздри, не соответствующие его возрасту глубокие морщины, окружающие его губы и расходящиеся от уголков глаз. Он намеренно культивировал такое выражение лица, поскольку это придавало ему солидности. Как будто в святая святых «Вашингтон пост» он почувствовал запашок собачьего дерьма.

– Нам представляется, что ваша… одержимость… не делает чести ни вам как журналистке, ни нам как газете. Ваше последнее сообщение, если удостоить его этого именования, было просто неправдоподобным. Даже если бы мы были склонны принять к печати столь дикую смесь беспочвенных обвинений и намеков, наш юридический отдел не разрешил бы нам ее опубликовать. А эта попытка Лео Барнета очернить сенатора Хартманна… Право, Сара, как вы могли позволить связать свое имя с этим, откровенно говоря, постыдным предприятием?

– Люди Барнета у меня разрешения не спрашивали, Брейден. Богом клянусь: я ничего об этом не знала.

Она вцепилась в телефонную трубку, словно только это помогало ей не свалиться. Она ощущалась у щеки холодным талисманом.