– …и нам не нравится то, что происходит в стране. Ненависть вернулась – и нас это пугает.

Тахион заставил себя вынырнуть из воспоминаний.

– Значит, вы обвиняете преподобного Барнета в разжигании пламени ненависти и нетерпимости? – спросил серьезный молодой человек из Си-би-эс.

– Я считаю, что Лео Барнет руководствуется принципами – такими, какими он их видит. Но то же самое делал в Сирии Нур аль-Алла, и в этой злосчастной стране я видел, как ни в чем не повинных джокеров побивали камнями на улицах. Неужели мы хотим перенести такие страдания в нашу страну? – Тах покачал головой. – Не думаю. Грег Хартманн…

– Тайный туз и убийца, – раздался из толпы пронзительный голос.

Люди отпрянули в стороны: отражающееся на узком лице Сары безумие отталкивало. Тахион привстал.

– Вот дерьмо! – проворчал Джек.

– Что вы станете делать, доктор Тахион? Он один из ваших. Один из пасынков дьявола. Только вы можете его остановить!

Слова Сары становились невнятными из-за слез.

– Сделай что-нибудь! Возьми ее под контроль! Предприми что-то! – прошептал Джек.

«И только ухудшить и без того отвратительную ситуацию?» – с горечью ответил он тузу телепатически.

Толпа репортеров развернулась к женщине, словно свора почуявших кровь гончих. Она побледнела и попятилась.

– Мисс Моргенштерн! На каких… А у вас… Улики… «Пост…»

Крики становились все громче. Для перенапряженных нервов Тахиона они словно обрели физическую форму – превратились в волну, готовую вот-вот обрушиться на хрупкую фигурку.

Сара стремительно развернулась и исчезла в толпе заинтересованных зевак. Тахион посмотрел на жадные любопытные лица репортеров – и склонил голову. Им придется что-то скормить.

«Матерь моей матери, простите меня!» – вознес он молитву – и отдал Сару на растерзание.

– Эта несчастная девушка плохо переносит стрессы! – объявил он ясным и громким голосом. – Вчерашние разоблачения относительно нее и сенатора Хартманна…

– Значит, между ними была связь? – тут же спросил Дональдсон.

– Нет. Девочка влюбилась в сенатора и не смогла вынести его упорных отказов. Думаю, она разрывается между любовью к нему и желанием отомстить. Вы помните, как говорится: «Нет ничего страшнее отвергнутой женщины».

– Точно, – вставил Джек.

– Я пытался заинтересовать эту молодую леди собой, но она была одержима сенатором. Печально, – закончил Тахион.

«Но не так печально, как то, что я только что с ней сделал».

– Кто вы такой? – пронзительно вопросила Сара.

Мужчина, державший ее за руку, не ответил. Или, возможно, в хаосе из вопросов и ярости, обрушившимся на них, словно цунами, ее слова просто потонули.

Однако что-то в его поведении говорило о том, что он ее игнорирует.

Первыми, конечно, появились малозаметные охранники: они надвигались на нее в своих темных костюмах-тройках, бормоча что-то в ларингофоны. Она стояла, бросая вызов, прямая и одинокая, в своей коричнево-зеленой юбке и белой блузке с длинными рукавами, подняв подбородок над жабо, которое было гораздо более скромным, чем у Тахиона. Она не обращала никакого внимания на шум. Она вывалила правду на ковер, словно кучку дерьма, которая теперь блестела и воняла под жаркими лампами телевизионщиков, и это дерьмо нельзя было не заметить или спрятать. Теперь она готова принять последствия своего шага.

Ее схватили за запястье. Она повернулась, готовясь направить пинок в габардиновый пах. Вместо мощного юного громилы рядом оказался невысокий, седой, лысеющий мужчина, с брюшком, вздымающимся под футболкой с Микки-Маусом. Овчарки были еще далеко.

Теперь седой тянул ее к боковой двери со скромной, но неудержимой властностью речного буксира. Охранники завязли в водоворотах делегатов и репортеров, забрасывающих друг друга вопросами. Последний взгляд в сторону кафе показал ей Джека Брауна: тот смотрел ей вслед с выражением недоумевающего разобиженного младенца. Рядом с ним Тахион озирался с неврастеническим отчаянием, словно худосочный щеголь восемнадцатого века, у которого камердинер пукнул в гардеробной.

Ее спаситель – кто бы он ни был – протащил ее по коридору мимо каких-то нелюбопытных людей, а потом свернул в боковой служебный коридор. Воспользовавшись инерцией их движения, он развернул ее и прижал спиной к стене. Свора репортеров пронеслась по коридору, взяв ложный след.

– Действуешь неправильно, – сказал незнакомец.

Он походил на ворчливого дядюшку из тех, какие бывают только в телесериалах. И у него был акцент… русский?

Сара не выдержала. Все было слишком странно. Она вырвала у него руку: прикосновение пугало ее даже сильнее, чем другие возможные последствия.

Он надвинулся на нее.

– Нет! Послушай. Ты в серьезной опасности.

«Скажи мне что-то новенькое!» Она проскользнула мимо него и бросилась бежать. При этом с нее слетела туфелька на каблуке, и она ударилась об стену, прижимая к ней руки в попытку устоять на ногах, отчаянно пытаясь избавиться от второй туфли.

– Дурочка! – заорал ей вслед мужчина. – Правда может тебя убить!

Туфля наконец слетела, ударившись о противоположную стену. Она побежала.

10.00

Грегу казалось, что ночью он вообще не спал. В шесть позвонила Эми, чтобы сообщить о расписании на утро и напомнить, что в семь часов он встречается за завтраком в «Помпано» с Эндрю Янгом. В семь сорок пять он уже совещался с Тахионом, Брауном и другими влиятельными лоббистами и делегатами относительно программного пункта по правам джокеров и партийной платформы. В восемь десять возникли небольшие затруднения с делегацией от Огайо, которые назначили Грега любимым сыночком, поскольку он родился в их штате, и сочли себя достойными получить к нему привилегированный доступ. В восемь тридцать состоялась беседа с Тедом Кеннеди и Джимми Картером относительно завтрашних номинационных речей. Эми и Джон Вертен уединились с ним, чтобы утрясти расписание на остальную часть утра, а потом Грег быстро переговорил с Тони Кальдероне о том, как идет работа над речью, в которой он выразит согласие стать кандидатом от демократической партии.

Примерно в половине десятого к нему ворвался Тахион, жаловавшийся на то, что Сара Моргенштерн в конце концов зашла слишком далеко. Он сообщил Грегу о ее демарше в кафе.

– Она совершенно не в себе! – кипел инопланетянин. – Паранойя, мания преследования. С ней надо что-то делать.

Грег был с этим согласен – Тахион даже не догадывался насколько. Она стала непредсказуемой и опасной, а он не смел воспользоваться Кукольником, чтобы ее обезвредить. Слишком велика была опасность вмешательства Гимли. При тех проблемах, которые доставлял ему Кукольник в последние несколько недель, он рисковать не мог. Публичный скандал все погубит.