Мать лежала навзничь, с распростертыми руками, с лицом залитым кровью. Кровь вытекала из-под густых волос матери и застывала рядом, на земле.

— Мама, вставай! — закричал Микола.

Она не слышала его. Он решил кричать громче, чтобы разбудить мать, но разбудить ее, оказалось, невозможно. Микола нагнулся к ее лицу и так лежал до тех пор, пока чьи-то руки не подняли его над телом матери. Незнакомый мужчина отнес его в фургон, где сидели другие мальчики и девочки. Микола просился к матери, к отцу, требовал взять с собою мать, но все было бесполезно. Фургон тронулся. Лошадь бежала все быстрей, горящая деревня осталась далеко позади и скоро совсем скрылась из глаз.

Деревня у реки, с голосившими женщинами, с пылающими крышами домов и амбаров, осталась только в памяти. Микола привыкал к новому. Его уже не удивляли ни ковры, постланные прямо на глиняный пол, на которых сидели и пили чай, ни верблюды со смешно раскачивающимися на ходу головами. Привык он к новой матери, Сабир-эдже.

Не было здесь только белых, толпившихся у крыльца плотниковой хаты, гусей. И хотя Атаназар купил Миколе в городе ружье, мальчик не знал, как здесь охотиться. Глупые куры слишком поспешно рассыпались по сторонам, едва он поднимал ружье, а петух с острым красным гребнем был так свиреп, что всякий раз, когда мальчик подступал к нему, он, подняв крылья, сам бросался в драку и чаще всего загонял охотника домой. Осторожно выглядывая в щель, Микола видел, что петух сторожит его у порога.

Он ходил с Сабир-эдже, помогал ей обрывать тяжелые кисти винограда и складывать в ведро. Крупные виноградины созревшие в тени, были покрыты пыльцою и паутинками. Микола обтирал их подолом рубахи и с наслаждением ел.

Установилась дружба с соседскими ребятами. Аульная детвора сразу приняла его. Сначала он по-туркменски выговаривал слова не совсем правильно, дети смеялись и хором учили его говорить правильно. Скоро он прочно вступил в круг новых сверстников. Казалось, они дружили вечно. Ребята звали его Колпакли. Часто, когда он сидел с родителями на ковре, обедал или пил чай, с улицы раздавались крики друзей.

— Колпакли, иди играть!

В тот день, когда немецкие самолеты налетели на деревню, — это был один из первых дней войны, — колхозники находились в поле. Стояла пора уборки. Антон Колпакли также работал в поле. И люди из-за реки, из-за перелесков и рощ увидели тяжкое несчастье, которое свалилось на их дома. Хаты, амбары, гумна горели. Колхозники в станах запрягали лошадей и скакали к пылающим домам, другие покинув жатву, пешком бежали в деревню, где с утра они оставили семьи, покои и где теперь был настоящий ад.

Антон Колпакли косил на дальнем участке, поэтому не мог быстро добраться до дому. Подъехав, он бросил фургон посреди дороги и кинулся в горящую хату. Ни жены, ни сына плотник не нашел. Он вспомнил, что мальчик любил играть в огороде, часто ходил с ружьем в подсолнухи. Плотник побежал туда и нашел ружье. Он обрадовался, решил, что маленький Микола где-нибудь поблизости прячется от пожара, стал звать его, но напрасно. Выбежал на улицу. «Где жена? Где сын? — без конца спрашивал он встречных, те отвечали невнятно, и сами, точно потерявшие рассудок, бестолково метались среди горящих хат.

Наконец плотник отыскал жену, лежавшую там, где ее поразил осколок немецкой бомбы. Склонившись над трупом, он долго вглядывался в безжизненное лицо. Он говорил с женою так, словно она могла ответить ему. «О горе, горе мое! — шептал он. — О, жинка моя! Где мальчик, где наш мальчик?»

Плотник так и не нашел ответа на свой вопрос ни у жены, ни у тех односельчан, которые остались живы и, кто как мог, боролись со своей бедой. Теперь ему ничего не оставалось, как похоронить жену, заткнуть топор за пояс и уйти в леса, где уже собирались отряды партизан. Партизаны, вдохновленные правой местью, делали благородное дело. Они помогали Красной Армии освобождать родную страну от фашистских захватчиков. Тысячи поездов партизаны пустили под откос, разрушали мосты! И Антон Колпакли мстил врагу за те страдания, какие принесли советской стране фашисты, за сына, которого плотник бесследно потерял в горящей деревне, за жену…

Крестьяне возвращались из отрядов домой. Пришел в деревню и Антон Колпакли. Зола поросла травою на том месте, где когда-то стоял дом плотника. О семье остались только воспоминания, горькие, печальные.

В колхозе, вновь организованном в день освобождения, было много работы.

Антон с утра до ночи не выпускал из рук топора, а, приходя в одинокую землянку, долго не смыкал глаз, думал о покойной жене, о сыне, потерянном в жестокой войне. Он замкнулся в себе, мало разговаривал с людьми, его, казалось, ничто не интересовало.

Как-то после работы зашли соседи и позвали его смотреть кино. Картину показывали во вновь отстроенном колхозном клубе. Антон сказал, что он не пойдет. Его не интересовало теперь ни кино, ни другие развлечения. Тогда один из приятелей достал из кармана письмо и передал его Антону. Оно было написано киевским киномехаником, сыном учителя из их деревни, Антон и все колхозники его хорошо знали. Механик писал, чтобы Антон непременно посмотрел картину, которая показывалась сегодня в клубе. «Это волшебная картина, обязательно посмотрите, Антон Семенович», — писал сын учителя. Плотник был удивлен, не понимал, что могло означать такое письмо. Он подумал, что здесь кроется какая-то шутка, и опять отказался идти в клуб, но товарищи уговаривали и, наконец, почти силою вытащили его из землянки.

За окнами клуба стемнело, начался сеанс. Плотник сидел в уголке, у бревенчатой стенки. На экране шел киножурнал. Незнакомые люди в непривычных одеждах появлялись, разговаривали, что-то делали и исчезали. Вон бегают мальчики и девочки, совсем малыши, им лет по пяти, по три года. Они одеты в халатики, на головках у девочек искусно расшитые тюбетейки, из-под которых выбиваются темными струйками косы. Дети играют, потом их ведут в столовую, где они, веселые и дружные, садятся за маленькие столы и пьют чай обыкновенный. Детский сад. Но где все это происходит, в каком краю? Диктор что-то говорил, поясняя то и дело сменяющиеся кадры. Диктор сказал: «Так живут дети в показательном аульном детском саду Марыйской области. Вы видите старшую группу ребят Марыйского детсада. Им исполняется по семи лет. Они скоро пойдут в школу».

Плотник Антон Колпакли, разглядывая детей, неотступно видел картины из собственной прошлой жизни, и в то же время перед ним все время менялись картины, запечатленные на кинопленке. И вдруг