Она шутила, улыбалась (особенно деловым партнерам своего любовника), смеялась, снова шутила, даже танцевала. Перепробовала почти все закуски. Грибной жюльен в слоеных тарталетках. Канапе с кремом из мяса краба. Виноградные листья, фаршированные улитками. Овощи и фрукты на шпажках. Коллекционное французское шампанское. Тигровые креветки с половинками авокадо. Песочные корзиночки с ежевикой, малиной и клубникой. Фисташковое мороженое на десерт…

И торт. Огромный прямоугольный белоснежный торт, залитый взбитыми сливками, засыпанный тертым белым шоколадом, украшенный миниатюрными безе. И вишнями. Вишнями, которые пламенели на поверхности всей этой белоснежной роскоши. Вишнями, которые Перл напоминали почему-то капли крови.

«Всему виной мое больное воображение».

Она дотерпела этот праздник до конца, разрезала торт, без конца улыбалась гостям, которые дегустировали лакомство с фарфоровых тарелочек. Потом, сославшись на головную боль, поднялась к себе наверх, заперлась и приняла несколько таблеток снотворного, не забыв предварительно завести будильник на шесть утра. Перл была уверена, что уже никто не заметит ее отсутствия. Перл знала, что там, внизу, до нее уже никому по-настоящему нет дела.

Благодаря снотворному она заснула почти сразу. Благодаря таблеткам ей не мерещился тот самый торт, который так и не был разрезан в день несчастья ее семьи.

Тот незамысловатый шоколадный бисквит с клубничным кремом и пятнадцатью тоненькими свечками простоял в холодильнике, наверное, пару недель.

Она не могла прикоснуться к нему.

Через пару недель Перл собралась с силами и выкинула его на помойку.

Сейчас же именно снотворное позволило ей уснуть без очередной дозы воспоминаний о последнем именинном торте в ее подростковой жизни…

А потом прошло несколько недель.

И Перл ушла от Роджера, собрав все свои вещи. Он настоял, чтобы она забрала именно все вещи. Даже бриджи и шлем для верховой езды от «Прада». Даже полотенца из индийского хлопка, сотканные вручную. И уж, конечно, тот самый сапфировый гарнитур, который Роджер с таким торжественным лицом преподнес Перл на организованном им празднике. Браслет, небольшие сережки и массивный кулон. Прекрасный, тщательно сработанный, изысканный комплект.

Роджер сам отвез Перл на ее квартиру. Он выглядел вполне убитым. Он прощался очень вежливо, пристойно. Он не обещал Перл испортить ей «всю малину», отвадить клиентов от ее бизнеса, не требовал возмещения убытков.

Кажется, у него не укладывалось в голове, что это всерьез.

По всей видимости, он думал, что это каприз, пусть и оформленный таким дурацким способом. Ведь у них все так слаженно. У них все так прекрасно. Разумеется, она одумается.

Ведь он, Роджер Мерри – клад, самый настоящий клад.

Такими не разбрасываются.

Клад даже для такой красивой и умной девушки, как Перл Пэрриш.

– Прости, пожалуйста, я правда не хотел причинить тебе боль.

– О чем ты говоришь? – Перл удивленно посмотрела на Джонатана.

– Перл, да ты ведь плачешь.

Она и не заметила, как несколько робких слезинок сбежали по ее щекам.

– Пустяки, – пробормотала она, – это пустое… Я в порядке. Правда. Просто… просто мои родители и брат погибли, когда мне исполнилось пятнадцать лет. С тех пор мне никогда не хотелось отмечать этот праздник. С тех пор я нигде не чувствовала себя дома, дома по-настоящему.

– Мне очень жаль, Перл, – тихо произнес Джонатан, – ты не представляешь, как мне жаль.

– Спасибо…

– Господи, да за что?

– За то, что тебе не все равно.

– Да как мне может быть все равно?

Перл пожала плечами.

Странно. Но сейчас она вовсе не стыдилась своих слез. Конечно, она не закатывала истерик. Но и добрую сотню лет она уже не показывала своих чувств и эмоций другому человеку… И сейчас откровение вырвалось у нее так легко и просто, прозвучало так свободно…

– Как это произошло?

– Автомобильная авария, – ответила Перл. – Они все вместе ехали из аэропорта. Спешили, чтобы успеть на мой день рождения, чтобы я задула свечи на именинном торте.

– Перл, Перл, – Джонатан взял ее руки в свои и поднес к губам. – Ты не виновата. Ты ни в чем не виновата.

Она всхлипнула:

– Мы очень любили друг друга.

– Я не сомневаюсь в этом. Наверняка ты была замечательной дочерью.

– Гораздо важнее то, что они были прекрасными родителями.

– У тебя сохранились семейные фотоальбомы?

– Да, где-то лежат, – Перл с удивлением посмотрела на Джонатана и вытерла слезы, – а что?

– Я бы хотел посмотреть снимки. Если, конечно, ты не против… Я бы послушал твои рассказы о них. Я хочу больше узнать о них.

«Я хочу больше узнать о тебе».

– Да… Да, я постараюсь найти их. Нужно будет только припомнить, куда я их запрятала. Давно… давно уже не пересматривала их.

– Я уверен, что они гордились бы тобой, Перл.

– Ты правда так думаешь? – прошептала она.

Он тепло улыбнулся:

– Конечно.

Перл улыбнулась Джонатану неуверенной, осторожной улыбкой.

Внезапно ему захотелось согреть ее, приласкать, как маленькую девочку, просто обняв. Он перегнулся через журнальный столик и погладил ее по голове. Перл смотрела на него широко открытыми глазами. Сейчас она напоминала ему перепуганного галчонка.

Приступ нежности и желания поддержать Перл сменился у Джонатана приступом острого желания. Он обнял ее, потянул за плечи вверх, поднял на ноги. Сердце его билось сильно и громко, и Перл, которая слышала стук его сердца, почувствовала, как учащается и ее сердцебиение, едва поспевая за Джонатаном. Он прикоснулся губами к ее губам, обозначил нежный поцелуй, а потом неожиданно отстранился, взял ее за руку и повлек за собой.

– Джонатан! Что ты делаешь? Куда мы идем?

Он лихорадочно пробормотал:

– Всю жизнь мечтал воплотить одну эротическую фантазию.

– Какую?

– Заняться сексом прямо в офисе.

– Можно подумать, ты всю жизнь провел в офисах, – заметила Перл.

– Я…

– Впрочем, фантазия как фантазия – бывают куда более изощренные.

– Рад, что ты мне не возражаешь.

– Погоди, постой! Что ты делаешь?

– Надеюсь отвлечь тебя от грустных мыслей. Хотя бы на время.

– Джонатан!

Он за руку подвел Перл к одному из столов в большом кабинете – подальше от окон, – приподнял ее и усадил на полированную столешницу, предварительно смахнув на кресло какие-то бумаги с наклеенными на них разноцветными стикерами.