— И все же я думаю, что вы легче избавитесь от своих проблем при помощи специалиста, — сказал я.

— Вы и есть специалист.

— Нет.

— Но я же с вами хочу... О, Господи. — Она внезапно осеклась и сконфузилась. — Извините... вы не должны. Глупо как...

— Я этого не говорил. Я говорил... — Я тоже замолчал. Встал, походил, сел на софу рядом с ней, но не касаясь ее. — Я распутаю для вас все узлы, какие смогу, и буду с вами столько, сколько вы захотите. Это я вам обещаю. Для меня это удовольствие, не работа. Но и вы кое-что должны мне пообещать.

— Что? — спросила она, то глядя на меня, то снова отводя глаза.

— Что, если я не принесу вам пользы, вы попытаетесь найти помощь у кого-нибудь еще.

— У психиатра?

— Да.

Она посмотрела на свои туфли.

— Ладно, — ответила она. А я, как и многие психиатры, подумал — не врет ли она?

Бифштексы у Попси вышли сочные и нежные. Алисия съела только половину своей порции.

— Ты должна восстановить силы, милая, — с осуждением сказала Попси.

— Ты так трудилась, чтобы добиться своего положения. Ведь ты не хочешь, чтобы все эти амбициозные мальчишки-жокеи отпихнули тебя, если им выпадет хотя бы полшанса?

— Я звонила Майку, — сказала она. — Сказала... что мне нужно время...

— Дорогая, ты храбрее всех на свете. Если захочешь — ты все сделаешь.

По лицу Алисии было ясно видно, что она сама не знает, хочет ли она чего-либо или нет.

— Кто такой Майк? — спросил я.

— Майк Ноланд, — ответила Попси. — Тренер, на которого она часто работает в Англии. Он живет здесь, в Ламборне, вверх по дороге.

— Он сказал, что понимает, — устало добавила Алисия.

— Да уж, конечно. Кто бы не понял? Но все равно, дорогая, если ты снова хочешь скакать на тех лошадях, ты должна этого добиться.

Она говорила живо, ласково, рассудительно — как добрый и здоровый человек, никогда не бывавший на грани срыва. Алисия вздрогнула. Я неторопливо поднялся и спросил, не помочь ли отнести пустые тарелки на кухню.

— Конечно, — сказала Попси, также вставая, — у меня еще сыр есть.

Хотите?

Алисия сказала, что лошади в субботнюю ночь спят, как и все остальные, но после кофе мы все равно медленно прогулялись по двору, погладив пару-другую животин по голове.

— Я, наверное, за неделю приду в форму, — сказала Алисия. — Как вы думаете?

— Думаю, вам надо попробовать сесть в седло.

— А если я потеряю самообладание?

— Потеряете — найдете.

— Не слишком-то утешительно. — Она рассеянно погладила одну из лошадей по носу, по крайней мере уже не боясь ее зубов. — Вы ездите верхом?

— Нет, — ответил я.

— И... ну... я никогда не бывал на скачках.

— Никогда? — изумилась она.

— Я часто смотрю их по телевизору.

— Это же совсем не то! — Она на миг прижалась щекой к морде лошади.

— Вы не хотели бы пойти посмотреть?

— С вами — с превеликим удовольствием.

Внезапно на ее глаза навернулись слезы, она раздраженно попыталась проморгаться.

— Видите, — сказала она, — так всегда, одно доброе слово... и что-то внутри меня тает. Я пытаюсь... я честно пытаюсь вести себя пристойно, но понимаю, что я просто ломаю комедию... что под всем этим бездна... и оттуда является всякое, вроде плача без причины, как сейчас.

— Ваша сцена, — сказал я, — достойна «Оскара».

Она сглотнула комок в горле, шмыгнула носом и смахнула слезы.

— Попси такая добрая, — сказала она. — Я так часто останавливаюсь у нее. — Алисия помолчала. — Она никогда не скажет «прекрати» или «соберись», но я понимаю, когда она это думает. Если бы я смотрела на себя со стороны, у меня в голове, думаю, тоже вертелись бы такие словечки. В смысле, она, наверное, думает, что вот я, целая и невредимая, и что я должна быть за это благодарна, радоваться жизни, не хандрить, веселиться и прыгать.

Мы медленно подошли к стойлу и заглянули в темное его нутро, где дремал его обитатель, привалившись к стене бедром и время от времени прядая ушами.

— После Вьетнама, — сказал я, — когда пленные возвращались домой, было очень много разводов. Это было не так, как после войны в Европе, когда жен отдаляла от мужей сама жизнь, — для мужчин же время стояло. После Вьетнама было по-другому. Те пленники очень много выстрадали, а возвращались они к семьям, которые ждали, что они будут радоваться освобождению.

Алисия оперлась руками на низкую дверь стойла — ей по пояс — и смотрела на неподвижную лошадь.

— Эти женщины пытались быть терпимыми, но многие из мужчин были слабы, рыдали на людях, легко обижались... и выказывали постоянные симптомы душевного надлома. Их не могли исцелить гамбургеры и кока-кола, как и работа в офисе с девяти до пяти. — Я поиграл с задвижкой двери. — Многие из них с течением времени излечились и вернулись к нормальной жизни, но даже и они признавались, что в течение многих лет их мучили кошмары и что они никогда не забудут подробностей своего плена.

Чуть помолчав, она сказала:

— Я же не была военнопленной.

— Одно и то же. Вы были захвачены врагом не по своей вине. Вы не знали, когда вас освободят, и освободят ли вообще. Унижение... лишение свободы воли... зависимость от врага в еде. То же самое, только еще хуже, поскольку вы были в изоляции.

Она на мгновение опустила кудрявую головку на сложенные руки — Единственное, что они дали мне по моей просьбе, так это тряпки... и я просила... просила... — Она сглотнула слезы. — Ведь тело живет в своем ритме, даже если человек заточен в палатке.

Я молча обнял ее за плечи. Есть такие вещи, с которыми мужчина даже и в плену не сталкивается. Она тихонько заплакала, судорожно всхлипывая и давясь, и через некоторое время просто сказала:

— Спасибо.

— В любое время, — ответил я. И мы пошли вдоль стойл, понимая, что впереди еще долгий путь.

Сидеть на телефоне денно и нощно — дело важное, поскольку у похитителей свое расписание. Дежурный всегда партнер, а не наемный работник. Это делается как ради секретности, так и из-за безопасности. Экс-шпионы боялись, как бы за каждым секретарским столом не оказался вражеский агент, и проверяли всех кандидаток на должность уборщицы.

Эта воскресная ночь выдалась спокойной. Было всего два звонко — один от партнера из Эквадора, который обнаружил, что местная полиция была обязана внести долю в выкуп, насчет которого он вел переговоры, и спрашивал, что скажет на это фирма. Второй звонок был от Торопыги, который хотел получить копию списка предосторожностей, который мы составили для «Дюк ойл». Я отметил и спросил: