Всю весну она занималась садом – впервые в жизни – перевозила на тележке землю и удобрения, сажала новые клубни растений, пропалывала и окучивала, выпалывала кислицу, проклинала веронику за то, что та не хочет цвести, и пыхтела над клумбами.

И со временем полюбила этот дом. Ей нравились все эти комнаты, залитые светом по утрам, как густым сиропом, нравился запах сада после грозы и аромат осеннего леса, такой насыщенный и глубокий – в Калифорнии такого нет. Она даже полюбила скрипучие половицы и гудящие трубы, которые как будто переговаривались на своем языке.

Кэролайн полюбила первый зимний морозец, который рисовал на окнах узоры, и пить кофе по утрам в теплых носках, полюбила хлопок и его семена, мягкие и пушистые.

Но она продолжала притворяться, что ненавидит этот дом и что Ричард привез ее против ее воли. Это давало Кэролайн власть над мужем. Она притворялась, что была счастлива наконец-то съехать от него с Трентоном на Лонг-Айленд, хотя это разбило ей сердце. Она хотела, чтобы он чувствовал вину, несмотря на то, что на самом деле она была счастлива – именно этот дом сделал ее по-настоящему счастливой.

И Ричард понял наконец, что дом был для жены обузой. Во время одного из их разговоров после развода он извинился перед ней.

– Не надо было увозить тебя из Калифорнии, – сказал он жалким, извиняющимся голосом, – ты всегда ненавидела это место. Наверное, мне стоило к тебе прислушаться.

Кэролайн чуть было тогда не закричала: «Нет! Ты ошибаешься! Я очень скучаю по Коралл-Ривер. Каждый день скучаю». Но было слишком поздно признаваться во лжи, которую она упорно подпитывала все это время. Эта ложь стала неотъемлемой частью их отношений, почти как третий ребенок.

Теперь Ричард мертв. Он никогда не узнает правду, а дом достался Трентону.

Он хотел ее наказать тем, что она не сможет вернуться? Или действительно думал, что дом был ей противен?

– Тебе не стоит здесь быть, – сказала Кэролайн, головная боль только усилилась, – не надо тут копаться в старье.

– Я же сказал, что прибирался, ясно? – отрезал Трентон, давая понять, что тема исчерпана. Гнев и боль теперь бились о черепную коробку короткими импульсами как будто прямо между глаз Кэролайн. Она и так с самого приезда тут вкалывает! А Трентон опять надулся и снова пытается сделать несчастным себя и других, прямо как муха в тарелке с супом – ни себе, ни людям!

Хотя едва ли что-то стало хуже после аварии. Он по-прежнему часами просиживал за своим компьютером – один бог знает, что он там делал (смотрел порно наверняка), на все вопросы отвечал односложно, про Андовер вообще не рассказывал и только говорил, что не хотел туда возвращаться.

– Я хочу, чтобы сегодня ты помог Минне, Трентон, – строго сказала Кэролайн. Она помнила, что она все-таки его мама и может говорить ему что делать, – я хочу, чтобы ты упаковал все коробки. И не желаю слышать никаких жалоб! И убери стекло.

– Я же сказал, это не я…

– Просто сделай это! – перебила Кэролайн.

Трентон пробормотал что-то себе под нос, тихо, чтобы она не услышала. Но ей уже было все равно. Она приструнила Трентона и теперь могла пойти наверх, дать отдохнуть ногам и выпить в тишине и спокойствии.

Кэролайн до сих пор обвиняла Ричарда, что он умер и оставил ее одну, хотя это было глупо и нелогично. Несмотря на то, что они разъехались десять лет назад и были в официальном разводе четыре года, он всегда был в ее жизни. Звонил, просил вернуться. Ричард был к ней привязан. Как и она к нему.

Минна по-прежнему стояла на лестнице, и Кэролайн не могла ее обойти.

– Да ладно! – взгляд широко раскрытых глаз Минны был направлен в угол подвала. – Вы что, шутите? Он все время хранил эту сраную штуку?!

– Минна! – прикрикнула Кэролайн. Эми зажала уши ладошками и стала напевать.

А Минна как будто не слышала. Она спустилась на несколько шагов, по-прежнему не давая дочке пройти вперед. Кэролайн поняла, что она смотрит на пианино.

– Оно ведь сломано, – проговорила Минна.

Кэролайн начала терять терпение, она хотела поскорее выйти из этого подвала и злилась на детей.

– Откуда ты знаешь? – спросила она раздраженно.

– Минна сама шваркнула по нему бейсбольной битой, – отозвался Трентон, – ты не помнишь?

Кэролайн точно такое бы запомнила.

– Когда?

– Когда мне было пятнадцать, мама.

– Но… – Кэролайн была в замешательстве: она помнила совсем юную Минну с красивой и аккуратной прической. Тонкие гибкие пальцы девушки летали над клавишами, как тени над водой. Она не знала, почему Минна перестала играть. – Но ты ведь собиралась в Джульярдскую школу. И мистер Хэнсли сказал, что…

– Нет! – перебила Минна.

– Мистер Хэндси? – спросил Трентон.

– Хэнсли, – поправила Кэролайн и только потом поняла, что он то ли шутит, то ли издевается. Другое воспоминание было менее приятным: летний жаркий день, в комнате с фортепиано стоит графин с лимонадом, мистер Хэнсли несется к Минне на урок. Он улыбается, начинает ей что-то торопливо объяснять, нервно потирая очки. Минна молчит, она уставилась на клавиатуру и избегает смотреть на учителя.

Ухватившись за перила, Кэролайн попыталась протиснуться мимо дочери. Стоило Минне чуть-чуть подвинуться, как Эми тут же проскочила вперед через образовавшуюся брешь.

– Эми! – Минна потянулась за дочерью, а потом раздраженно взглянула на мать. – Вот смотри, что ты наделала!

Но Кэролайн было все равно. Она была даже рада, что немного позлила Минну. Дочь предпочла хранить обрывочные воспоминания о ней, преимущественно плохие, а там было еще что вспомнить хорошего: как Кэролайн мазала ее лосьоном от насекомых, как залепляла ранки пластырем, как кормила ее яичным супом, когда та болела.

И конечно, она не помнила о том, что Кэролайн всегда пыталась оградить ее от самых худших проявлений характера Ричарда – не только от вспышек его гнева, но и от равнодушия. Когда он был не в настроении, от этого обычно страдал какой-то один конкретный человек. Перед глазами Кэролайн до сих пор стоит образ тринадцатилетней Минны с синими губами. Она промерзла до костей и, стуча зубами, кутается в мамино одеяло – Ричард забыл забрать ее с урока танцев, и ей пришлось ждать его полтора часа под проливным дождем.

– Лучше бы он нас ненавидел, – сказала тогда Минна, – а ему просто все равно.

– Нет, ему не все равно, – тихо проговорила Кэролайн. Эта установка у Минны была уже давно, как бы Кэролайн ни пыталась на нее повлиять.

Вот почему она в конечном итоге ушла от Ричарда – поняла, что он любил ее лишь за то, что она всецело принадлежала ему.

Краткий подъем утомил Кэролайн, и она остановилась на отдых на самой верхней ступени, чтобы сделать последний рывок. Ноги распухли так, что кожа сморщилась вокруг балеток. Кэролайн прислонила голову к прохладной стене. Сердце колотилось как бешеное. Все чаще она стала думать, что оно может резко остановиться, не выдержав такого сумасшедшего ритма.