Глаза у Тори щипало, по щеке поползла слеза.

Отец побледнел. Ветер бросил в стекло еще горсть дождевых капель.

– Тебе лучше отдать эти страницы мне, детка, – сказал он неожиданно севшим голосом, в его глазах заплескались эмоции.

Он осторожно вытащил рукопись из ее пальцев. Она позволила ему это. Тори побоялась снова разозлить его. В ту ужасную минуту, когда она подумала, что он может ее ударить, Тори увидела в его лице ту же напряженность, тот же горячечный блеск, ту же черную, ослепляющую ярость, которая охватила ее, когда она узнала о Джулии и Гарлане. Страшная, пугающая форма насилия, превратившая ее в зверя, над которым у нее не было контроля.

– Спасибо.

– Я вправду тебя ненавижу, – прошептала Тори. Слезы потоком текли по ее щекам. – Ты собирался меня ударить.

Отец протянул к ней руку.

– Иди сюда.

Он обнял ее за плечи и постарался прижать к себе так, как делал это, когда она была маленькой. Дочь отпрянула, попыталась вырваться, но объятие стало только крепче. Он заставил ее принять его крепкие медвежьи объятия и не отпустил ее. Знакомый отцовский запах укрыл ее, пробуждая теплые воспоминания детства. И через несколько мгновений она почувствовала, как ее мышцы сдаются. По телу волной прошло рыдание.

Отец поглаживал Тори по волосам и чуть покачивал, пока она плакала. И опять плакала. Пока у нее не кончились слезы. Тогда она просто прижалась к отцу и почувствовала себя так, как в детстве, когда она нуждалась в своем папе. Когда он мог укротить любое зло в ее мире. Когда она бежала в его объятия, стоило ему вернуться домой со службы, и он поднимал ее к самому потолку и кружил, кружил, кружил, и смеялся.

Тори почувствовала влагу на своем лбу. И она с ужасом поняла, что ее большой папа-полицейский, детектив, ловивший убийц и отправлявший их в тюрьму, мужчина, который защищал ее всю жизнь, плакал. Ему было больно. Он был уязвим.

Внутри у Тори все замерло.

Пожалуй, это было самое пугающее ощущение из всех: она осознала, что ее отец может проиграть. Что он настолько же потерян, как и она.

И болен.

С ним происходило что-то ужасное. Тори слышала, как папа разговаривал по телефону с тетей Лу, но очень боялась спросить его, превратить это в реальность, дать ему понять, что она подслушивала.

– Я тоже скучаю по ней, девочка моя. Господи, как же я по ней скучаю.

Тори крепко закусила губу.

Отец убрал волосы с ее лица, заглянул в глаза.

– Я увезу тебя отсюда, согласна? – прошептал он. – Мы будем вдвоем, только ты и я. Уедем на выходные, на День благодарения. Мы сможем даже поесть индейки. Чтобы у нас остались новые воспоминания об отпуске. Если захотим, мы можем задержаться и дольше. О школе не беспокойся. Снова проведем какое-то время вместе. Уедем из города, прочь от этого дождя. Давай уедем завтра на рассвете, ладно? Я подготовлю грузовик и дом на колесах. – Он откашлялся. – Идем, я покормлю тебя ужином, и ты пойдешь спать. Завтра выезжаем рано. Я здесь все уберу.

– Куда мы поедем?

– На ранчо Броукен-Бар, – пробормотал он ей в волосы.

* * *

Коул тихонько открыл дверь и ступил в комнату отца. Его внимание мгновенно привлекло инвалидное кресло рядом с кроватью. Это был шок. Он понятия не имел, что его отец прикован к инвалидному креслу. Такое унижение не могло не убивать такого человека, как его отец. Человека, ходившего по этой земле, охотившегося в этих лесах, ловившего рыбу в ручьях и реках…

Взгляд Коула переместился на капельницу и баллон с кислородом у стены, потом остановился на фигуре отца в кровати. Тот громко храпел, словно большой медведь, но он превратился лишь в тень того мужчины, которым когда-то был. Щеки казались ввалившимися и очень морщинистыми. Кожа была грубой и землистой, кустистая борода – неухоженной. На лице блестел пот. Во сне отец выглядел очень уязвимым.

Коул тихонько прошел к окну, из которого были видны озеро и горы в отдалении. Он сунул руки глубоко в карманы, рассматривая пейзаж, и неожиданно почувствовал себя обессиленным.

Внизу он заметил Оливию, в одиночестве идущую по траве к ольшанику. В ее походке была заметна некоторая неловкость, что-то вроде хромоты.

За спиной заворочался отец. У Коула зачастил пульс. Он бросил взгляд на дверь спальни, которую оставил слегка приоткрытой. Лучше бы ему уйти, и как можно быстрее, до того, как отец проснется, сохранить его достоинство.

Но когда Коул тихонько пересекал комнату, под его весом скрипнула половица. Коул застыл. Слишком поздно. Глаза отца открылись.

– Кто здесь? Кто это? – Майрон моргал, пытаясь сфокусировать взгляд. – Коул, ты?

– Привет, папа. Да, это я.

Множество эмоций пробежали по лицу старика, от шока до удовольствия и смущения, пока не остался только гнев. Пальцы отца скомкали простыню, когда он попытался сесть в постели.

– Какого черта ты здесь делаешь?

– Решил заглянуть, посмотреть, как ты.

Старик постарался сесть так, чтобы облокотиться на спинку кровати. Но как только ему это удалось, он с силой втянул в себя воздух и согнулся от боли. Майрон начал слепо шарить по прикроватной тумбочке, задел, а потом и опрокинул пузырек с лекарствами.

Коул мгновенно метнулся к нему и успел поймать пузырек, не дав свалиться на пол. Он протянул лекарство отцу и попробовал помочь ему сесть.

– Убери от меня свои руки. – Тот оттолкнул сына и снова постарался сесть. – Прибыл проверить свое наследство? Успел по дороге поговорить о продаже с Форбсом?

Узловатыми пальцами он пытался открыть пузырек. Его глаза, когда-то пронзительные, светло-серые, слезились и были налиты кровью.

– Я не…

– Кто это сделал? Кто тебе позвонил? Холлидей?

– Оливия.

– Проклятье. – Майрон отвернулся, потом еще раз попытался открыть пузырек и снова выругался.

– Помочь тебе? – Коул кивком указал на пузырек с таблетками.

– Пошел к чертям. Не нужна мне никакая помощь.

Сердце Коула громко стучало, внутри нарастало напряжение. Он продолжал стоять и смотреть, как отец борется с пузырьком.

– Чего ты здесь стоишь? Что тебе нужно? – спросил Майрон. – Что такого сказала тебе Оливия, что заставило тебя уехать с Кубы?

– Из Флориды. Я был во Флорида-Кис. Она сказала мне, что ты умираешь.

Старик свирепо посмотрел на него. Повисло молчание. Потом он дотянулся до кнопки на стене рядом с его кроватью и ударил по ней кулаком.

– Каррик! Черт подери, где ты, женщина? Поднимись наверх. Немедленно.

Ему удалось снять крышку с пузырька. Он вытряс две таблетки и сунул их в рот. Дрожащими руками потянулся к стакану с водой, стоявшему на тумбочке.