– От чего же, интересно, ты бежишь? – В голосе Жильбера зазвучали порочные нотки. – Дело сдано в архив…

Она повернулась к нему спиной и подошла к зеркальцу на камине. Поправила прическу, припудрилась, подкрасила губы. Это было ново, а потому подозрительно…

– Если хочешь, – сказал он, – можем этому твоему парню чаевые оставить. Хочешь, я ему даже один процент отстегну. Но остальное, детка, мы заберем себе и заживем припеваючи, честное слово… Я лично предпочитаю жить на Ривьере, чем в угольных копях, а ты?

Вместо ответа она пожала плечами и пошла собирать чемодан. Оставшись один в кухне-столовой, Жильбер стал с любопытством озираться. Во всем царил беспорядок и свойственная Марии небрежность, но, кроме того, и свойственное ей очарование – подумалось ему вдруг. Соломенные стулья, белая вязаная крючком скатерть, чугунные кастрюли, никакой пластмассы, никаких современных кофеварок и тостеров. «Что она будет делать со своими деньгами? – думал он. – Одеваться она не любит, путешествовать не любит… Чтоб содержанта завела при ее-то гордости, сомнительно…» Но тут Мария уже спустилась с одним-единственным чемоданом в руке. Жильбер посмотрел на нее с удивлением:

– Это все? Или ты собираешься заехать еще раз?

– Это все, что у меня есть, – сказала она. – Еще заедем в Лилле в банк, там у меня кое-какие гроши отложены. А Герэ я и в самом деле оставлю чаевые. Он в общем-то молодцом держался, – добавила она с улыбкой, – храбрецом даже в иные дни…

– Только жалкий фраер может выдавать себя за гангстера! – буркнул Жильбер.

– Присядь, – сказала Мария, широким жестом указывая на соломенный стул. – Спешить некуда, он только в шесть выходит из бухгалтерии. А я хочу с ним попрощаться.

Жильбер вытаращил глаза.

– Ты что, спятила? Или садисткой стала? Прижать его к сердцу и при этом стибрить его драгоценности.

– Нет, просто так приличнее. Ты не знаешь, а он вот отказался стать главным бухгалтером из-за меня, ну, из-за драгоценностей, – поправилась она. – Можно все-таки сказать ему «до свидания»…

Жильбер подчинился, сел, закурил и поинтересовался небрежно:

– Что он из себя представляет? Нервный или размазня?

– А что тебе? – спросила Мария. – Ты, может, боишься? Ведь он же не убивал!

– Любопытство, – проворчал Жильбер, недовольный тем, что его заподозрили в трусости. – Что он мне может сделать? Вот, посмотри…

И он достал из кармана великолепный нож со стопором, единственную игрушку, которую сохранил с былых времен. А собака, то ли испугавшись, то ли что-то услышав, подняла голову и посмотрела в окно.

– Собака чего-то боится? – спросил Жильбер и поднялся со стула. Пришлось Марии его успокаивать и усаживать снова. «Бедняга Жильбер уже не тот, что в двадцать пять лет, – подумала она. – Драк не любит. Он не стал бы подставлять себя под удары вышибал в кабаке…» На этом месте она сама себя оборвала. Со вчерашнего дня перед ее глазами проплывали все те обстоятельства и эпизоды, когда Герэ изображал крутого, чтоб ей понравиться. Они открывались ей теперь в новом свете, и сколько бы ни пыталась она вызвать в себе злость, получалась, увы, только улыбка, весьма сходная с умилением. А ведь он нисколько не струсил, думала она, вспоминая сцену в кабаке. Она вспомнила, как он вернулся с завода с победоносным видом и как легко поддался на ее шантаж, хотя ему, собственно, нечего было опасаться. Так зачем же он отказался? Он мог спокойно послать ее к чертовой матери и пусть себе рассказывала бы в полиции, что угодно. Зачем он поливал цветы в ее отсутствие? Зачем спал у нее под дверью? Зачем каждую ночь стремился доказать, что он мужчина и что она ему нравится? Чего он, в сущности, добивался, коль скоро не был убийцей?

Чего бы ни добивался, с этим покончено. Убивал он или не убивал, любит ее или не любит – все равно никакого толку из этого не выйдет. Ему еще тридцати нет, ей намного больше, да еще выглядеть исхитряется старше своих лет. В глубине души она всегда знала, что ни в какой Сенегал не уедет… Она всегда думала о том дне, когда Герэ бросит ее ради какой-нибудь молодой и красивой женщины, а она останется в одиночестве, еще более страшном, чем теперь. Этого она не перенесет. Те несколько кадров, которые выдумали они вдвоем, – помолодевшая Мария на фоне банановых деревьев опирается на руку Герэ, чтобы взойти в пирогу; он и она, оба процветающие предприниматели, в баре с кондиционерами; или еще такой кадр: она показывает очарованному Герэ небывалой красоты орхидею – все эти кадры пора отправить в мусорную корзину вслед за другими из прошлой ее жизни, – слава богу, она уже не помнит, какого они были цвета.

– Надеюсь, ты в него не влюбилась?

Голос Жильбера вывел Марию из задумчивости.

– Я? – засмеялась она. – Чтобы я влюбилась в юнца, да еще мифомана вдобавок? Послушай, Жильбер! Неужели ты думаешь, что в мои годы я могу еще кого-то любить? В моем возрасте, когда желания…

– Что значит возраст… – начал было Жильбер (выпячивая грудь и подкручивая указательным пальцем давно вылезшие усы), но тут собака яростно залаяла и вскочила, готовая броситься к двери. Одновременно оглушительный вой сирены наполнил воздух, и Мария крикнула Жильберу: «Авария на шахте. Не бойся, бомбить нас не станут». Жильбер собирался уже в очередной раз обидеться, поскольку она снова заподозрила его в трусости, но тут дверь распахнулась, и на пороге появился растрепанный, с возбужденными блестящими глазами Герэ.

«Недурно, – подумала Мария, – мне нечего за него стесняться». Такую же оценку она прочитала в глазах Жильбера, усиленную легким страхом. На мгновение ей захотелось, чтобы Герэ вздул хорошенько ее старинного сообщника; чтоб он взял все дело в свои руки, съездил к перекупщику, обстряпал все сам, проявил смекалку, выиграл! Эта несуразная надежда продержалась в ней три секунды, за которые Герэ успел аккуратно повесить пиджак на вешалку и произнести натужное: «Здравствуйте, месье».

– Я прошу прощения, – начал он, – что ворвался вот так, но случилась авария. Мы свободны до воскресенья, а предупредить я тебя, то есть вас, – поправился он, обращаясь к Марии, – не мог.

От этого «вас» Жильбер почувствовал себя уверенней и рассмеялся.

– Стало быть, здесь разговаривают на «вы»? – сказал он. – Ладно! Я, значит, Жильбер, а вы… Гаро? Герен?.. Что-то в этом роде?

– Герэ, – рассеянно отвечал жалкий Мариин вздыхатель.

В действительности же Герэ, вместо того чтобы обрадоваться, совершенно потерял голову. Человек этот, должно быть, привез деньги, посланец фортуны, так сказать, но Герэ никак не ожидал, что он будет разговаривать с ним так насмешливо и враждебно. В конце-то концов, они ж ему треть оставляли… Мог бы и полюбезнее быть.

– Вы приехали на поезде? – начал он. – Дорога длинная…

– Он приехал на автомобиле, и, вообще, не беспокойся о нем.

Голос Марии звучал презрительно. Она ни разу не взглянула на него с тех пор, как он вошел, и если б не ее рука, гладившая его накануне по голове и по шее, он бы подумал, что она его ненавидит или презирает, как прежде. Жильбер недоуменно поглядывал то на Герэ, то на Марию. Что-то тут складывалось не совсем так, как он предполагал… Возможно, все дело в интонации… Он решил действовать напрямую: