Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Видишь, о чем я? Драконша Эванс не стала бы созывать такое собрание без крайней нужды. – Тед со свистом втянул воздух сквозь просвет между передними зубами. – Будет плохо, если большие ребята вдруг решат ее уволить.
– Мы пока ничего не знаем, – ответила Анна, тщательно контролируя голос, чтобы не выдать тревоги. – Хотя тебе должно быть известно, что брать чужое нехорошо. Это собрание может быть чем угодно. Мисс Эванс постоянно сообщает о новых стратегиях в еженедельном бюллетене для сотрудников.
– Но обычно совет с ней при этом не нянчится, так ведь? Анна, признайся, ты тоже теперь волнуешься.
Анна волновалась, но Тед Бласкевич был последним в списке тех, кому она готова была в этом признаться. Ее тревога разнесется по зданию в мгновение ока. Все наверняка совсем плохо, раз уж даже Анна Браун с ресепшена беспокоится… Ее пальцы непроизвольно поднялись к левому лацкану, чтобы погладить брошь-сову по гладкой голове. Прохлада металла успокаивала.
– Все будет хорошо, я уверена. А теперь иди и положи записку туда, где взял, пока персонал не пришел на места.
Шенис заметила брошь Анны сразу же, как только присоединилась к ней за стойкой.
– Милая сова. Это настоящее золото?
– Я так не думаю. Выглядит как латунь.
– Она новая? Я раньше ее у тебя не видела.
– Прислали в пятницу.
Подведенные глаза Шенис широко распахнулись:
– Так вот что было в твоей посылке!
Забыв о тревожной записке для персонала, Анна улыбнулась. Восхищение подруги этим новым подарком было почти таким же сильным, как ее собственное, и Анна радовалась возможности разделить его с кем-то еще.
– Мне кажется, что это бижутерия пятидесятых годов.
– Начали экономить, что ли. – Шенис внимательнее присмотрелась к сове. – Тот шарф стоил немало. Можно было предположить, что брошь окажется золотой.
– А мне она нравится. Она заставляет меня улыбаться. И, если бы брошь действительно была дорогой, я бы не носила ее на работу.
– Ты же носила шарф. И вспомни, что случалось, когда ты это делала: люди начинали тебя замечать.
– Ты заметила сову, а не меня, – парировала Анна.
– Ты права, сову. Мне нравятся ее глаза.
Анна не удержалась от желания поделиться подробностями о последнем подарке:
– А еще в этот раз была записка.
– Не может быть! И кто твой тайный поклонник?
– Понятия не имею. В ней просто было сказано: «Эта сова мудра, но не так, как ты…»
Шенис сморщила нос:
– И что это должно значить?
– Подумай. Я все выходные ломала себе голову, но смысла так и не разгадала.
– Странно. Хотя ты действительно мудрая. Я всегда это знала.
Замечание было брошено вскользь, но произведенный им эффект оказался огромен. Прежде всего, Анна никогда не считала себя мудрой. А во-вторых, тот факт, что ее милая, но полностью зацикленная на себе коллега заметила что-то в Анне, сам по себе был чудом.
– Правда?
Шенис уставилась на крошечный скол лака на ногте.
– Угу. Мудрее меня, это точно. Хотя, конечно, я не показатель. Просто ты всегда знаешь, что говорить, когда к столу подходят идиоты. Ты не начинаешь хамить в ответ и не велишь им заткнуться, как хотела бы сделать я. И мне это нравится. Я даже немного завидую тебе.
– Это очень мило с твоей… – начала Анна, но Шенис уже шагала на кухню, чтобы добыть первую утреннюю дозу кофеина.
Оставшись в одиночестве, Анна задумалась над услышанным. Из всех, кого она знала, Шенис Уилсон была последней, кто мог бы подобное сообщить. Неужели она действительно мудрая?
Рабочая неделя шла своим чередом, и разница в восприятии, которую Анна начинала чувствовать, надевая шарф, вернулась. Теперь она лучше осознавала свои реакции: словно кто-то давал ей больше времени подумать, прежде чем говорить. Сообщение из посылки по-прежнему заводило ее в тупик, но вера таинственного отправителя в ее мудрость многое значила. Люди, конечно, и раньше делали ей комплименты – она помнила, что постоянные клиенты «Блю Питер Инн» хвалили ее за то, что она «совершенно не похожа на свою мать, Бог ей судья», а лондонские друзья, похоже, дорожили ее мнением. Но получение подтверждения этому от незнакомца стало для Анны событием.
Все это произошло с тех пор, как она получила вторую посылку. И, как и в случае с первой, Анна поразилась перемене, которую в себе ощутила. Она никогда прежде не чувствовала себя особенной: могли ли анонимная записка и необычная брошь это изменить?
Симус Флэтли уже пятнадцать лет был управляющим Уолтон Тауэр, и ничто не могло его удивить. Это было источником его величайшей гордости и фактом, который он ревностно оберегал. Его мать когда-то, много лет назад, отчитывала его за подобное на серо-зеленой кухне родного дома в округе Клэр: «Тебя ничто не удивит, да, Симус Флэтли?» Симус не возражал. Лучше жизнь без сюрпризов, чем полная пригоршня плохих. Взять, к примеру, его старшего брата Колма, которому уже почти пятьдесят, у которого за спиной три неудачных брака и ничего, кроме бутылки, в утешение. Бедняга ни разу не предвидел развода. Колм был из тех, кто хотел сюрпризов в детстве; учитывая жестокие встряски, случившиеся на его жизненном пути, что было ему толку от этих сюрпризов?
Поэтому изменить свою столь твердую уверенность для Симуса оказалось непросто.
А виной всему была та юная леди из квартиры 16В. Симус считал, что верно ее оценил – тихая милая девушка из сельской местности, никогда не включает музыку слишком громко и не жалуется на печальное состояние удобств в Уолтон Тауэр, как другие жильцы. Таких людей, как она, замечаешь благодаря их обыкновенности.
Но в пятницу утром все изменилось.
Он протирал шваброй коричнево-белые плитки жилой части вестибюля, одним ухом прислушиваясь к раздраженному мужскому голосу, кричащему из переносного радио, установленного на почтовых ящиках, а вторым – к звуку приближающихся шагов с лестницы над головой. Ему платили за то, чтобы он следил за каждым движением в дом и из дома, поскольку некоторые квартиросъемщики задолжали владельцу деньги. Симус считал себя экспертом в определении того, кто из жильцов следующим попадет в черный список сурового домовладельца: просто диву даешься, как неуклюжие и неповоротливые обитатели отращивают крылья на ногах, когда дело заходит о просроченной ренте.
В начале седьмого открылась входная дверь и вошла Хорошая Девушка из квартиры 16В. Она несла в руках коричневый сверток, но не он заставил Симуса Флэтли прервать уборку и уставиться на нее. Дело было в ее лице. Лицо обитательницы 16В было хорошо знакомо Симусу, и он признавал, что девушка очень мила. Немного застенчивая, это точно, но вежливая, в отличие от тех профессионально занятых людей, которые запирали дверь на пути к любому человеческому общению. Но сегодня она была другой. Она светилась, словно золотой луч софита следовал вместе с ней по вестибюлю.