Дрожь прошла по ее плечам.

«Я не должна так думать, – решила она. – Это наверняка просто совпадение».

Утром следующего понедельника, проходя через огромную дверь из хрома и стекла, ведущую в здание «Дейли мессенджер», Анна коснулась ожерелья с маргаритками и улыбнулась. На выходных оно уже вернуло ей немало счастливых воспоминаний о бабушке, а теперь, пока она ощущала прохладу металла на коже, ей казалось, словно Морвенна шагает по улицам города рядом с любимой внучкой. Интересно, что бы сказала бабушка о новой жизни Анны? Впечатлил бы ее вид высоких зданий со множеством окон? Морвенна однажды побывала в Чикаго, еще когда была подростком: богатая плимутская семья, у которой она работала няней, переезжала туда на полгода и взяла ее с собой. Анна помнила, как бабушка говорила об «огромных зданиях и элегантных улицах». В детстве Анне сложно было представить Морвенну живущей где-то, кроме маленького белого коттеджа в Сент-Агнес, но теперь она понимала, как манит городская жизнь тех, кто родился в глубинке. Морвенна любила жизнь во всем ее разнообразии, постоянный шум и суета города подошли бы ей идеально.

Когда Анна вошла, Бэбс Брэйтуайт как раз оттирала упрямое пятно с полированной столешницы на ресепшене, громко при этом ворча.

– Чертовы пижоны, – бормотала она, не поднимая глаз. – Ставят свои дорогущие стаканы с кофе, куда им только захочется, и никто же не думает о беднягах, которым потом приходится оттирать за ними эту дрянь.

– Я могу чем-нибудь помочь? – спросила Анна.

Бэбс заморгала, глядя на нее:

– Нет, разве что ради меня прогонишь парочку таких типов, чтобы не гадили так часто.

– Прости, этого я сделать не смогу. Зато могу угостить и тебя чашечкой кофе, если захочешь.

– Не нужно, цветочек мой. Кофе все изначально и портит, как тут вот. – Она прищурила выцветшие глаза. – Красивое ожерелье. Новое?

– Да. Это…

– Еще один подарочек от тайного поклонника, так ведь?

– А, значит, вы слышали. – Тед Бласкевич явно извлекал все возможное из посылок Анны.

– Да скорей уж все здание слышало! У нас давно не случалось ничего настолько же интересного. – Бэбс улыбнулась, и в ее золотых зубах отразились светильники холла. – И не надо смотреть на меня с такой тревогой, дорогая. Всего лишь человеческое любопытство. В наши дни мало того, что не подделано и не фальшиво, вот и радуешься всему настоящему. Не возражаешь, если я посмотрю?

Она не стала ждать ответа, торопливо приблизилась к Анне и подцепила серебристые маргаритки желтыми от никотина пальцами. Анна захихикала, смущенная невежливым вторжением в свое личное пространство, и слегка отвернулась от застарелого запаха табака в дыхании Бэбс.

– Ну, в его пользу могу сказать, что у него хорошо наметан глаз на качественные вещи. И вдобавок, судя по всему, толстый кошелек.

Анну заинтриговало это предположение.

– Почему ты думаешь, что это «он»?

Бэбс подняла на нее взгляд:

– Так ведь должен быть «он», как иначе? Женщина не стала бы так утруждаться, если только она не… ну, ты понимаешь… не с другими наклонностями. – Она нахмурилась. – Не то чтобы это было плохо… То есть, если для тебя это нормально…

В чудном новом мире политкорректности попытки престарелой уборщицы удержаться в рамках приличий смотрелись мило. Анна поспешила ее спасти:

– Я была бы польщена, если бы женщина отправила мне такие знаки внимания, но на другие ее предложения не согласилась бы.

Облегчение Бэбс было очевидным:

– Тогда все хорошо и замечательно. Но я все равно считаю, что отправлял тебе их парень. И, уж прости меня за такие слова, на предложения парня, который присылает такие подарки, стоит и согласиться.

Как выяснилось, не только глава клининговой команды «Мессенджера» придерживалась этого мнения.

Тед, глаза которого стали размером с блюдца, похоже, с наслаждением составлял профайл личности потенциального подозреваемого: «белый мужчина, чуть за тридцать, хорошая работа, собственный дом, святилище Анны Браун в его комнате для наказаний…»

Джо Адамс с готовностью согласился:

– Анна, я бы посылал украшения, только если бы хотел от тебя взаимности. Но я предпочитаю золото.

Когда ожерелье увидела Ри Синфилд из новостного отдела, ее совет был предельно прямолинеен:

– Как только он скажет тебе, кто он, выходи за него. Я четыре года хожу на свидания в этом городе, и, пока тебе не начали приходить посылки, я не верила в существование щедрых мужчин.

Шенис была вне себя, когда узнала, что Орин Хеннесси, богатый бизнесмен, регулярно входящий в список Самых Завидных Холостяков, трижды посетил здание «Мессенджера», и каждый визит приходился на день раньше прибытия пресловутых посылок.

– Это как кисмет, карма и судьба в одном флаконе, Анна! – вопила она, размахивая журналом посетителей как неопровержимым доказательством своей теории.

– Но я с ним даже не разговаривала, – протестовала Анна. – С чего бы он стал посылать мне подарки?

– Он мультимиллионер! С чего бы ему их не посылать?

Интерес Анны к отправителю подарков все рос, но вопрос его пола не поднимался. Для нее имело значение лишь одно: когда отправитель раскроет свою личность, тогда она и выяснит все детали. Однако интерес, который все в «Мессенджере» проявляли к ее подаркам, Анну почти пугал. Создавалось такое впечатление, что все, кто проходил мимо ресепшена, сворачивали прямиком к Анне Браун и не желали уходить, пока им не сообщат подробностей о последней посылке.

Их внимание Анне льстило, пусть некоторые из них стремились объявить ее целью зловещей кампании. В прошлом она жутко смущалась бы, оказавшись в центре событий, но теперь с удивлением обнаружила, что ей это нравится. Возможно, потому, что изящные маргаритки на шее были осязаемым напоминанием о жизнерадостной бабушке и ее непоколебимой любви к Анне.

А когда легендарный редактор «Дейли мессенджер» Джульетта Эванс выказала желание поговорить с Анной, волшебство подарка стало очевидным и для коллег.

– Доброе утро, Анна, – сказала Джульетта, опуская стопку бумаг на стол ресепшена. – Надеюсь, у тебя были хорошие выходные?

– Да, спасибо, – ответила Анна, которой до сих пор было не по себе от воспоминания о том, как Джульетта отметила ее на собрании редакции пару недель назад. – А у вас?

Подчеркнутые алым карандашом губы Шенис сжались так, словно она пыталась сдержать писк, а глаза округлились.

– Не жалуюсь, – ответила Джульетта.

И… неужели это была попытка улыбнуться? Это выражение было настолько чуждым стальной бесстрастности ее лица, что Анна засомневалась. Но потом так же быстро, как появилась, улыбка исчезла.