Если доплыть до другого конца Нового Света, говорил отец, там будет еще одна Арка. За ней — скалистая планета с суровым климатом и малопригодным для дыхания воздухом. А еще дальше — очередной мир, с ядовитой атмосферой, насыщенной метаном, и океанами, полными кислот и нефтяных углеводородов. И для такого путешествия понадобится океанские суда, оснащенные как космические корабли, с герметичным корпусом и мощной обшивкой.

«Но Арка в Индийском океане — не единственный артефакт, доступный нашему наблюдению. Сама планета-„соседка“, где я сейчас пишу эти строки, — также является артефактом. Существуют доказательства того, что она была создана или по крайней мере серьезно изменена в ходе модификации, длившейся много миллионов лет, с целью сделать ее природные условия максимально благоприятными для человека.

Строилось много предположений о смысле этого гигантского начинания, для которого потребовались целые эпохи Что такое Новый Свет для человечества? Выход или ловушка? Какова наша собственная роль в этом эксперименте? Лабораторных мышей? Или это действительно новая величественная судьба, открывшаяся человечеству? Земля до сих пор защищена от губительного излучения состарившегося Солнца. Означает ли это, что гипотетики заинтересованы в нашем выживании как вида, — и если так, то почему?..

Никто не знает ответов на эти вопросы. Не знаю их и я. Я просто хочу дать читателю общее представление о результатах уже проделанной работы в этой области познания, о выводах и размышлениях тех, кто занимается этим профессионально и самоотверженно…»

И чуть ниже:

«Мы находимся в положении пациента, пробуждающегося от комы длиной в жизненный цикл отдельно взятой звезды. Чего мы не сможем вспомнить, то должны открыть заново».

Лиза подчеркнула эту фразу дважды. Ей захотелось послать ее матери, начертать ее на плакате и помахать им перед носом Брайана. Это было именно то, что она всегда пыталась им сказать. В ответ на их сконфуженные улыбки и сочувственные взгляды («Бедная, бедная Лиза!») всякий раз, когда она пыталась прорвать завесу молчания вокруг жизни и смерти отца, вопреки их попыткам чуть ли не хирургическим образом изъять Роберта Адамса из памяти переживших его. Словно он сам из своего укрытия шагнул к ней, чтобы прошептать слова ободрения. Чего мы не сможем вспомнить, то должны открыть заново.

Она отложила листки и собиралась уже пойти спать, но напоследок еще раз проверила телефон.

Обнаружила три сообщения — все со значком «срочное», и все от Турка. Не успела она ответить ему, как пришло четвертое сообщение.

Как только перестал падать фосфоресцирующий пепел и небо посветлело, внутренний дворик прибрали — остаток пыли унес ветер и поглотила пустыня. А вскоре в поселок стали поступать известия о новых загадочных событиях.

То, что совсем недавно вызывало ужас, сделалось теперь предметом бесконечных разговоров и размышлений. Новая загадка пришла куда более прозаическим образом: в виде сообщения по радио из города на другом конце материка. В нем не было ничего особенно пугающего, но оно имело отношение к одной из самых сокровенных тайн Айзека.

Он слышал, как говорили об этом в коридоре возле столовой двое взрослых — мистер Ноуотни и мистер Фиск. Речь шла об отмене коммерческих рейсов к нефтепромыслам в Руб-эль-Хали. Их отменили совсем недавно, еще до выпадения пепла, а теперь Временное Правительство и нефтяные компании объявили причину запрета: землетрясение.

Очень странно, говорил мистер Ноуотни, данная часть материка принадлежит к геологически стабильному кратону, в котором сотни тысяч лет не наблюдалось никакой тектонической активности. Там не может быть даже слабых толчков. Но сообщалось отнюдь не о слабых толчках. Большинство скважин и трубопроводов уже неделю как были законсервированы, причем часть из них разрушена.

— Мы знаем об этой планете куда меньше, чем думали, — сказал мистер Ноуотни.

Айзеку все это не казалось таким уж странным. Он знал — не знал, точнее, а чувствовал всем телом, хотя не мог бы этого объяснить, — что под неподвижными песками далекой западной пустыни что-то шевелится. Шевелится и заговаривает с ним на непонятном языке. Он мог с закрытыми глазами указать туда, где «это» находится, несмотря на расстояние в сотни миль. «Это» уснуло, когда на свете еще не было ни гор, ни песков, а теперь понемногу пробуждалось.

* * *

Первые два дня после выпадения пепла никто не выходил из жилищ, окна и двери держали на запоре, пока доктор Двали не объявил, что в пепле нет ничего особенно токсичного. В конце концов миссис Рэбка разрешила Айзеку гулять в саду при условии, что он будет надевать марлевую маску. Двор уже очистили, но в воздухе по-прежнему висела пылевая взвесь. Миссис Рэбка считала, что это может быть опасно для здоровья, а ему своим здоровьем рисковать нельзя.

Айзек согласился надеть маску, хотя в ней было жарко, и вокруг губ и носа скапливался пот. От пыли не осталось ничего, кроме зернистого налета, осевшего на кирпичах и на рейках ограды из вечносерки. Айзек нашел, где ее было побольше, и нагреб себе на ладонь, сколько получилось.

Доктор Двали говорил, что в ней есть частички разрушенных машин. По мнению Айзека, здесь ничто не напоминало о машинах, но ему нравилась зернистость пепла, то, как он собирается в кучку на ладони и сеется между пальцами. Он сжал руку в кулак — и пепел сбился в хлопьевидный комочек. Разжал — и комочек тут же развеялся в воздухе.

Пепел светился. Не просто светился — сиял. Айзек знал, что, употреби он такое слово, никто бы его не помял. Это было сияние особого рода, не такое, как обычный свет. Айзек был уверен, что никто, кроме него, этого не может видеть. Может, Сьюлин Муа могла бы что-то ему объяснить?

У него накопилось уже очень много вопросов, которые хотелось ей задать. Но теперь сделать это было не так-то просто. С самого своего появления она была постоянно чем-то занята. То один, то другой взрослый подходит к ней и начинает о чем-то расспрашивать. Так что Айзеку приходилось дожидаться своей очереди.

За ужином он заметил, что, рассуждая о пепле и его происхождении, взрослые то и дело обращались к Сьюлин. Это было что-то новое. Его воспитатели всегда представлялись ему людьми более или менее всезнающими.

И мудрыми — мудрее всех остальных. Айзек не мог судить об этом на основании собственного опыта — он никогда не видел «остальных». Только смотрел фильмы о них и читал книги, где они все время говорили о каких-то совершенно неинтересных вещах и постоянно причиняли друг другу боль. Здесь, в поселке, дискуссии то и дело приобретали нешуточный накал, но никогда не переходили в ссоры. Каждый из взрослых знал невероятно много в своей области, по крайней мере так казалось Айзеку. Поэтому все вели себя сдержанно — во всяком случае, старались. И все — кроме, разумеется, него самого — были очень немолоды.

* * *

Но даже на этом фоне Сьюлин Муа казалась чем-то исключительным. Она знала больше, мыслила глубже, чем те, на чьи знания и мнения Айзек привык полагаться. И что озадачивало больше всего — казалось, ей не очень-то нравятся поселок и его жители. Тем не менее она всегда вежливо и терпеливо отвечала на их вопросы.