– Н'Ганга? – спросил маг.

В кристалле заерзала черная мошка. Она увеличивалась в размерах, как если бы приближалась, и вскоре маг увидел голову. Водружена на подставку из тикового дерева, голова стояла на полке, рядом с чучелом крокодила и калебасом из тыквы.

– Я не ждал тебя, брат, – сказала голова.

Вывороченные, темно-фиолетовые губы не шевелились, когда Н'Ганга говорил. Лишь крокодил вяло шевельнул ужасными челюстями. Зато лицо негра гримасничало по-обезьяньи.

– Ты не рад меня видеть, брат? – Симон наклонился к янтарю.

– Нет.

– Но ты ответишь?

– На один вопрос.

– Хорошо. К тебе приходил мальчик, назвавшийся Карши?

– Нет.

– Спасибо, брат.

– Пустяки. А теперь спроси меня: не соврал ли я?

– Не соврал ли ты мне, брат Н'Ганга?

Негр хихикнул:

– Я обещал ответить на один вопрос, брат. А это уже второй. Прощай.

– Прошай, – без обиды ответил старец.

Он давно знал Н'Гангу Шутника, жреца при храме веселого бога Шамбеже, и привык к его манерам.

Дальнейший опрос чародеев ни к чему не привел. Никто не видел мальчишку. Вздохнув, Симон спустился в спальню и с наслаждением вытянулся на кровати. Ему снился бой с Шебубом, и он вздыхал во сне, не разжимая губ – казалось, их зашили суровыми нитками. Во сне ребенок, похожий на Карши, бежал темными коридорами, спасаясь от смерти. Симон спрашивал демона, спасся ли мальчик, но демон не отвечал. И битва начиналась заново.

…рев Шебуба обрушился горным камнепадом. Сбил с ног, погребая под звуком, спресованным в лавину. Мрак преисподней туманил сознание, сковывал тело крепче цепей. Демон надвигался, сотрясая подземелье тяжкой поступью. Могучий торс исчадья Сатт-Шеола покрылся трещинами, две руки из четырех обломками валялись на полу, левая нога крошилась на ходу.

Но в чудовище еще оставались силы.

Превозмогая боль в спине, маг с трудом поднялся на ноги. Усилием воли приказал себе оглохнуть. Аспидная кисея, застившая взор, отступила. Симон чувствовал себя развалиной, дряхлой обителью духа, остывшего тысячу эпох назад. Тварный мир не выдерживал их поединка – прогибался, расступаясь. Померкли своды пещеры, маг и демон увязли в смоляной черноте безвременья. Оба знали, что продолжить сражение они смогут, лишь достигнув Мерцающих Слоев Иммутара с их искаженными пространствами.

– Учитель…

В первый миг Симон решил, что ему почудилось. Голос был слабый, на пределе слышимости.

– Учитель… забери…

«Это сон, – вспомнил маг. – Я вновь и вновь переживаю битву в недрах Шаннурана. Когда же это кончится? Бой выматывает меня, словно наяву…»

– Учитель!

Старик начал всплывать из глубин кошмара, словно морской змей – из пучины вод. Обычный человек не сумел бы осознать, что спит, либо проснулся с отчаянным криком, оборвав связь. Но Симон Остихарос поднимался с предельной осторожностью, и зов не канул в безднах его мрачных грез.

– Учитель!.. помоги… забери меня…

Словно в трансе, балансируя на грани между сном и явью, маг сел на постели. Бросил взгляд в зеркало, висевшее над резным столиком. Поверхность зеркала шла рябью: озеро под ветром. В волнах проступило заплаканное лицо.

– Учитель! Вы меня слышите?! Это я, Карши!

– Карши?!

Остатки сна слетели с мага палой листвой. Из зеркала на Симона, рыдая, глядел пропавший ученик. На мгновенье старик ощутил прилив гордости. Мальчишка сумел позвать на помощь. Парень далеко пойдет! Если, конечно, учитель вытащит его из передряги, в которую малец угодил. Маг потянулся сквозь зеркало, укрепляя связующую нить, вплетая в нее волокна собственной силы. Сил, по правде сказать, оставалось мало. Но об этом старик запретил себе думать.

…проклятье! Канал был перекручен, как ствол саксаула, и уходил в бездны подвалов Мироздания. Связь такого рода считалась опасней веревки палача: твари, обитавшие во мраке нижних слоев бытия, истекали слюной, желая вырваться в тварный мир. Но отступать было поздно. Разум Остихароса скользил по каналу, содрогавшемуся в конвульсиях; вскоре Симон уже смотрел на мир глазами мальчишки. Тесная каморка без окон. Мощная дверь, сколоченная из дубовых досок. Ветхий, но чистый тюфяк. Плошка с остатками каши. В оловянной кружке – молоко…

Зеркало.

Справа и слева от зеркала в бронзовых, зеленых от времени подсвечниках оплывали две свечи, немилосердно чадя. На зеркале была криво выведена багряная, местами черная пентаграмма. Симон потянулся к воспоминаниям ученика, сливая воедино сознания мальчика и старца…

…выбраться отсюда!

Ах, если бы удалось достучаться до учителя! Он меня вытащит, ему это – раз плюнуть. А ядовитого гада Талела превратит в жабу! Или в таракана. Нужен хрустальный шар. Но шара нет. Нужен кристалл. Но кристалла тоже нет.

Зеркало?

Свечи по бокам. Пентаграмма – кровью. Учитель пользовался киноварью… Кровь, наверное, даже лучше. Ведь это моя кровь! Учитель сразу поймет, кто его зовет.

…и ножика нет.

Надо щепку от стола отодрать. Острую… Ай! Ноготь сорвал… Ну, вот и кровь. Ничего, что больно. Я умею терпеть. С'амокх визир! Г'арокх асиперра! Лусарум… лусарум… Лусарум ни'гха? Или – лусарум го'ттха? Вроде – ни'гха…

Еще руки надо поставить вот так.

С'амокх визир! Г'арокх асиперра! Лусарум ни'гха! Учитель! Вы меня слышите? Это я, Карши! Заберите меня отсюда! Пожалуйста…

Выбраться из сознания Карши оказалось непросто. Мальчик боялся, что вновь останется один, и страшный жрец, вначале притворявшийся добряком, скормит его демонам.

– Я приду за тобой, Карши. Ты веришь мне?

– Верю, учитель. Только… Приходите скорее, пожалуйста!

Наконец Симону удалось освободиться. Кажется, еле различимая паутинка все еще тянулась от него к Карши, но это не имело значения. Разум мага скользнул в канал, спеша вернуться в тело хозяина. Кровавая звезда! И кошмар длящегося поединка с Шебубом… Стоит ли удивляться, что канал так вывернуло! Странно, что у мальчика вообще получилось. Заклинание он переврал на треть… А Талел, отродье ехидны и скорпиона! «Какой мальчишка? Нет, не видел…»

О жрец, тысячу раз пожалеешь ты, что солгал Симону Пламенному!

Неладное он почувствовал, уже вернувшись. Словно мерзкий слизень коснулся души – прилипая, присасываясь. Перед глазами возникло знакомое зеркало в ореховой раме. Но в зыбкой глади не отразилось лица. Зазеркалье распахнулось цветком черной асфодели, впуская в спальню пряди гнилостного тумана. Дыша миазмами, туман взмыл к потолку. Обозначились контуры безгубого рта, вытаращенные глаза жабы, бахрома шевелящихся отростков…