Оленька уплетала курицу за обе щеки, масло текло по пальцам и подбородку. Медведь подкладывал Рине шаурму и овощи, но и себя не забывал. Все вокруг жевали и пили. Уже и тосты были не нужны. Цыган, начав говорить, не мог остановиться, никому не давал себя перебить. Да никто и не старался.

– Тут на кольцевой ветке произошла смешная история, – кричал Цыган со смехом. – Сошлись в одном вагоне два карманника и не просекли друг друга. Оба начали отрабатываться. Выходят они, значит, на одной станции. И офигевают. Один думает: «Вот эту мобилу я отработал, а где же моя?» А другой вор в пяти шагах стоит и то же самое мыслит: «Вот эту мобилу я отработал, а где же моя?» Посмотрели они друг на друга и поняли, кто кого отработал. Ну, ясно, обменялись они мобилами, каждый свою себе вернул. И заржали, как дураки…

История понравилась, смешно, кто понимает. А здесь это все понимали.

– Так выпьем же за НКВД! – предложил Цыган.

– Хватит тебе пить, – скандально потребовала жена.

– Ну, милая… Ну, пожалуйста… За НКВД я просто обязан выпить!

– А что такое НКВД? – крикнул кто-то через стол.

– НКВД означает – Нету Крепче Воровской Дружбы! – объяснил Цыган. – Но я точнее скажу – Нету Крепче Вокзальной Дружбы.

– Тогда погнали – за НКВД!

Веселье продолжалось, набирая высоту.

– Давайте петь…

– Пусть Цыган споет…

– Пусть сыграет на новой гитаре!

– Пусть сыграет на новой гитаре и споет!

– Цыган, «Мама джан» спой…

«Мама джан» пусть Шоник поет, – сказал Цыган, взяв в руки гитару. – Кстати, почему Шоника нет?

– Он за Надькой поехал, – сообщил Кабан. – Где-то пропадает…

– Странно. Неужели забыл о моем дне рождения?

– Подгребет. Еще не вечер. Пой, что хочешь.

Цыган выдал классный проигрыш.

– Не гитара – Богиня! Самая настоящая Богиня! – он закрыл глаза и запел старую песню Виктора Петлюры «Наш путь», которую очень любил и исполнял так, что до печенок пронимало:

Солнца весенний свет

И печали как будто нет,

И мы прощены с тобой на век.

Прикосновенье рук,

И запах твоих волос,

И нежность этих губ,

И сердца сту-ук…

«Вот от такого Цыгана можно потерять голову», – подумала Рина, глядя то на него самого, то на его жену. Та, видно по всему, такие же чувства в эти минуты испытывала. «Бросит она Цыгана, – подумала Рина, – когда он ей надоест. А надоест очень скоро. Ничего, Цыган не пропадет, другую найдет. Богатенькую, которая согласится его содержать за такие песни».

В это время в переход спустились карманники Ваграм, Армен, Арсен, Вазген и Карен. Цыган кивнул им, но, как и положено, не остановил песню. Ваграм общим кивком поприветствовал сборище, Рине отдельно улыбнулся, а с Ашотом поздоровался за руку. Как только Цыган допел песню, король подошел к нему и картинно вручил пять стодолларовых купюр, улыбаясь, словно его телевизионщики снимали.

– Поздравляю, брат!

Все захлопали и Цыгану, и Ваграму сразу.

– Это не все еще! – Ваграм поднял руку. – Карен, давай…

Карен отметился бутылкой армянского коньяка «Арарат». Цыган поочередно обнялся с карманниками и тут же в шесть стаканчиков разлил коньяк. Ашот поднес ворам румяный шашлык на шампурах.

– Все себе налейте, – распорядился Ваграм. Он сказал тост в честь Цыгана, проследил, чтобы все выпили и потом только сам выпил.

– А теперь, брат, нам надо отдельно с тобой пообщаться. Давай отойдем.

Цыган поспешно, с тревогой, последовал за ним, догадываясь, что предстоит какой-то тяжелый разговор. По пустякам его не стали бы выдергивать из-за праздничного стола. Ваграмова свита шла следом. Они поднялись наверх из перехода.

– Я тебя очень уважаю, Цыган, но ты мне объясни, как ты за одним столом хлеб ломаешь с пидором? – сразу спросил Ваграм.

Цыган изменился в лице. Суровое обвинение. Он даже вспотел.

– Это… кто это?

– Ну, пидорок, малолетка… как его? Арсен?..

– Бесенок, – подсказал Арсен.

– Да, Бесенок. Он на Китай-городе ротиком и попкой торгует!

– Опа-на…

– Вот так. Я верю, что ты не знал, иначе бы другой разговор вышел… Чтобы больше я его на вокзале не видел, да? И вообще не видел… Ты все понял?

– Да, Ваграм, конечно, Ваграм. Спасибо, что просветил…

Они простились. Цыган вернулся к столу, схватил Бесенка за шиворот и поволок из перехода.

Все затихли, гадая, что такое мог натворить Бесенок. Обрывок их разговора долетел, пока Цыган тащил малолетку по лестнице.

– … или я тебе булочки не покупал?!

– Покупал.

– Водичку я тебе покупал?!

– Покупал… Ай, Цыган, не надо.

– Или я тебе ширнуться не давал?

– Давал, давал…

– Так какого же тогда ты, членососка, на Китай-городе делал?

Вот оно что… Ну, Бесенок, влип по-крупному.

Цыган ударом отшвырнул его к стене.

– Не бей, Цыган, не бей! Не бей, братка…

– У тебя язык поворачивался меня братом называть?! – взвился Цыган. Но заметив, что прохожие на них смотрят, не учинил над Бесенком ту расправу, которую он заслуживал. – Скажи спасибо, что у меня такой день… Вали отсюда! Чтобы духу твоего здесь не было. Увижу, будешь у всего вокзала сосать! Понял!? Ты мое слово знаешь…

Цыган спустился вниз, погрозил кулаком малолеткам.

– Ну, говнюки, относишься к вам по-человечески, а от вас только и жди подлянку…

Он залпом выпил, чтобы успокоить нервы. Жена помешать не успела.

Внезапно Оленька сорвалась с места, выбежала из перехода, метнулась к троллейбусной остановке. На лавочке сидел Бесенок, поджидая троллейбус, чтобы уехать куда подальше, и плакал. Кровь шла у него из носа, он слизывал ее языком. Уличный закон жесток, он карает, не зная жалости. Вокзал отрекся от своего сына и изгнал, как злой отчим изгоняет из дома нелюбимого пасынка.

Оленька присела перед ним на корточки и протянула ему шестьсот рублей, все, что у нее было.

– Я слышала… Не ходи больше на Плешку, сгниешь там. Купи себе билет и уезжай из Москвы.

– Побудь со мной, – плача, попросил Бесенок.

– Мне нельзя с тобой общаться, ты – пидор.

– А сама-то – лесбиянка! Лесбиянкой быть можно? Почему голубым нельзя? – выкрикнул Бесенок и запрыгнул в подошедший троллейбус.

Оленька вернулась в переход. Веселье скомкалось. Тонус праздника упал. Надо было оживлять застолье. Цыган надел черные очки, пряча встревоженные пьяные глаза, закатал рукава на рубашке. Подал команду Кабану и Медведю. И они в три гитары отлабали тяжелый рок. Потом Вова-баянист затянул свою неизменную «Таганку». Но порядка уже не было. Ашот махнул рукой, мол, я свое дело сделал, теперь вытворяйте, что угодно, ешьте, пейте, пойте, пляшите… Гости разбились на кучки, по интересам. Два Коли уговаривали проституток Дашеньку и Машеньку прогуляться. Здесь неподалеку. Уговорили – и испарились. Продавцы газет о чем-то спорили. Витя-охранник анекдоты травил. В переход спустился, вернее заполз, пьяный мужик, оценил происходящее и подвалил к столу.