Он ее вынул. Это была почти изжеванная спичка, которую он получил от Трульса в качестве оплаты за пакетик ветрогонного порошка. Она была, конечно, мокрой и наполовину изгрызенной, но на верхушке оставалась красная головка серы.

Булле подставил спичку под солнечные лучи и почувствовал, что солнце согрело руку. В голове возникли два вопроса. Первый: как долго надо держать спичку под майскими лучами солнца, чтобы она успела высохнуть? И второй: сколько времени потребуется анаконде, чтобы переплыть фьорд от Несоддена или откуда-то из тех дальних краев?

Ответ будет дан здесь сразу на оба вопроса: требуется примерно одно и то же время. А если точнее, то так: высушить спичку можно за один час и четыре минуты, а анаконде, чтобы переплыть фьорд от Несоддена и проникнуть в городской коллектор, потребуется один час и три минуты. И когда один час и три минуты прошли, рука Булле задрожала от усталости, потому что он все время держал спичку под солнечными лучами. И в тот же миг он услышал известное ему шипение.

«О нет», — подумал Булле. Ему показалось, что это уже чересчур — быть проглоченным более одного раза в течение одних суток.

Он провел головкой спички по металлу на стенке коллектора, но ничего не произошло.

Шипение приближалось.

Он еще раз быстро провел головкой спички по металлу, но пламя не вспыхнуло.

И вот пожалуйста, Булле опять смотрит в огромную розовую пасть самой большой анаконды, какую он видел в своей жизни. Пасть появилась из-за угла, и Булле подумал, что на этот раз ему конец, да и сколько шансов может быть у мальчика с ярко-рыжими волосами?

Он провел головкой спички по металлу в самый последний раз.

Раздался треск. Немножко пошипело. И вдруг появилось пламя.

Булле действовал молниеносно. Он приложил спичку к отверстию, которое проделали острые зубы в деревянном ящике, так чтобы горящая спичка стояла торчком. Потом нырнул в воду и поплыл со всей скоростью, на какую только был способен. И впервые он был очень рад, что это замечательный коллектор, потому что в нем нельзя ни увидеть, ни унюхать ничего, кроме той самой грязной воды, которая там должна быть.

Спичка сгорела полностью. Огонь шел с верхней поверхности ящика вниз, к очень взрывоопасному специальному пороху из Шанхая.

И во второй раз за этот день центр Осло был потрясен до основания. На улице Свердрупа один из люков взлетел до неба. Водители внезапно резко затормозили, прохожие замерли на тротуаре и уставились на дыру в земле. Из люка появились обломки дерева и вода. Потом ничего больше не появлялось. А потом оттуда выполз весь мокрый, очень маленький мальчик с ярко-рыжими волосами. Он низко поклонился испуганным зрителям и стал выжимать рукава.

Затем он заглянул в люк, выплюнул воду и крикнул:

— Ешь какашки, червяк проклятый!

После этого он повернулся к пешеходам, хозяевам магазинов, которые выбежали посмотреть, что происходит, и автомобилистам, которые опустили стекла.

— Меня зовут Булле! — крикнул мальчик и упер руки в боки. — Вы хотите что-то сказать обо всем этом?

Но люди на улице Свердрупа только безмолвно смотрели на это удивительное явление из недр земли.

— Ну, я так и думал, — сказал мальчик, сплюнул еще раз и ушел.

Когда прозвучал звонок на первый урок, на Лисе все еще была униформа оркестра. Все музыканты стояли во дворе и обсуждали странное происшествие, случившееся этим утром, когда они маршировали по центру Осло. На двух музыкантов их оркестра что-то упало, к ним приехали машины «скорой помощи», а дирижер Мадсен так разволновался, что они забеспокоились, как бы он тоже не упал в обморок.

Лисе прокладывала себе дорогу среди школьников, которые спрашивали у нее, когда можно будет купить ветрогонный порошок, ведь завтра Семнадцатое мая!

Она уже сидела за своей партой, когда в класс вошла фру Стробе. Сдвинув очки на самый кончик носа, она посмотрела на единственную парту, оставшуюся пустой.

— Лисе, ты, случайно, не знаешь, сегодня господин Булле болен?

Лисе только покачала головой. Фру Стробе вперила в нее взгляд: — Что-то случилось, Лисе?

Лисе хотела сказать «нет», но она знала, что взгляд фру Стробе проникает сквозь черепа школьников прямо в их мозг и до того места, где спрятаны их мысли. Поэтому Лисе не нашла другого ответа, кроме того, который был чистой правдой:

— Булле сидит в тюрьме.

По классу прошел вздох, фру Стробе подняла одну бровь так высоко, что бровь исчезла в ее прическе:

— Ты можешь повторить то, что сказала, Лисе?

— Да, фру Стробе. Булле сидит в тюрьме. Если точнее, то в Темнице Смерти.

При этих словах фру Стробе опустила обе брови и соединила их, отчего показалось, будто у нее на лбу выросли усы:

— Ты всегда была правдивой девочкой, Лисе. Но ты, видимо, чересчур много времени проводишь с господином Булле.

— А сейчас я говорю правду! — крикнула Лисе.

— Вздор! — фыркнула фру Стробе. — Булле не сидит ни в какой тюрьме. Так, читаем с того места на семнадцатой странице, где остановились, все-все.

— В тюрьме! — сказала Лисе.

— Нет! — сказала фру Стробе.

— Да! — сказала Лисе.

— Нет! — раздался чей-то голос. — Больше не сидит.

Все повернулись к двери. Там стоял Булле. Он насквозь промок, и волосы были немного взлохмачены, но в остальном он был такой, как всегда.

— Опять искупался в фонтане для питья, господин Булле? — язвительно спросила фру Стробе.

— Всего лишь небольшая потасовка с участием средних размеров анаконды в городском канализационном коллекторе, фру Стробе. Но мы справились с ней при помощи парочки взрывов.

Все в классе так и ахнули. Однако знаменитое похлопывание фру Стробе ладонью по столу восстановило порядок.

— На сегодня хватит шуток. Садись на свое место, господин Булле.

Булле так и сделал, но, усевшись, он наклонился к Лисе.

— Я получил твое письмо, — прошептал он. — Мне очень жаль, что я не смог выйти раньше. Мне пришлось побывать в желудочно-кишечном тракте одного удава. Как обстоят дела сейчас?