–Я благодарю вас, профессор, не сомневаюсь, что мой супруг сумеет достойно вознаградить затраченные вами усилия, и рассчитываю на то, что ближайшее время вы проведёте во дворце, в качестве личного врача нашей семьи,– на этом месте великая княгиня резко понизила голос:– А далее… кто знает, возможно, к вашему имени добавится приставка лейб-медик. Ольга Фёдоровна протянула свою руку, которую Манассеин почтительно поцеловал, тем самым показывая своё полное согласие с пока ещё великой княгиней, коя имеет много шансов на корону императрицы.

Конюхов (великий князь Михаил Николаевич)

С утра, после визита господ-заговорщиков я оказался на Сенатской площади. Разбор завалов продолжался и ночью, при свете переносных фонарей. К сожалению, выжившие при взрыве были только вчера, за всё утро– ни одного даже подающего признаки жизни, только мертвые тела, которые аккуратно складывали неподалеку, после чего увозили в морг. Главное было– опознать, часто это совершалось по одежде (платье или мундиру). Тут же, прямо у места трагедии, расположилась группа священников во главе с митрополитом Новгородским, Санкт-Петербургским, Эстляндским и Финляндским Исидором. Это был человек уникальный даже для своего времени: он был принципиальным борцом за православие, будучи епископом Полоцким и Могилевским, сделал много для борьбы с католичеством и униатством, особенно в областях, где влияние польской католической шляхты оставалось более чем значимым. Успел побывать экзархом Грузии, был фактически главой Священного Синода. Он был многим обязан Александру Второму. Император заметил его еще во время своей коронации, приблизил к себе и нашел в нем своего верного сторонника и сподвижника. Но Конюхов хорошо запомнил, что первым из служителей культа на месте трагедии был другой– немного долговязый, худощавый с клиновидной бородкой и стремительными движениями, он то помогал вытаскивать кого-то из завалов, то молился у тел погибших, в общем, делал что мог, и только почти под самый вечер появились иные «святые отцы» истали совершать импровизированный скорбный молебен. Пока что память не помогала сообразить, кто мог быть этот человек. Тогда он обратился к адъютанту, который стоял с перевязанной рукой. При вчерашнем взрыве ему тоже досталось: сильно повредил плечо, но оставался при мне до последней возможности, стараясь не подавать виду, и только после того как я был увезен домой, обратился за помощью к врачу.

–Не помнишь, кто тут вчера был самый первый из священников, такой высокий…

–Это был отец Иоанн, протоиерей Александровского собора в Кронштадте.

Вот как! Получается, я видел святого своими собственными глазами. Впрочем, до всеобщего обожания, преклонения и святости ему далеко, как и до дискуссии с графом Толстым. И кто знает, будет ли эта дискуссия в этом варианте истории.

Вскоре на Сенатской собралась приличная толпа, священники, сановники империи, военные и полицейские, а еще множество чиновников, обывателей, тех, кого обычно называют праздными зеваками, но сейчас всех их можно было назвать народом. Они пришли не глазеть– они пришли скорбеть о невинно убиенных. Исидор начал службу, слова молитвы уносились в зимнее свинцовое небо, нависшее над площадью, пар от людей вырывался при неровном дыхании– женщины плакали, даже впечатлительные особы мужского полу вытирали непрошеную слезу.

«Надо бы, чтоб Исидор сначала благословил рабочих и солдат, завалы разбирающих, а только потом всех остальных, а то начнет согласно чину»,– подумал историк, но не решился дать указание святому отцу, неизвестно, как на это посмотрит окружение, не зарываюсь ли. В то же время митрополит то ли угадал мнение кандидата в императоры, то ли сам догадался, но первым делом направился к группам рабочих, останавливаясь у каждой, благословляя их на труд и даря надежду найти хоть кого-то в живых.

Чем хорошо любое богослужение? Тем, что можно подумать, если отвлечься от происходящего. Итак, я попал… Тут получился какой-то неправильный поворот Госпожи Истории, и я оказался в теле великого князя Михаила Николаевича Романова. Хорошо это или плохо? И вообще, чем занимаются обычно господа попаданцы в прошлое? Первое: адаптация и считывание информации. Тут всё просто: на адаптацию времени нет, информация есть, благо, осталось что-то от моего тела, причем сохранилось довольно-таки много, вот даже сейчас, во время молитвы, губы произносят слова совершенно автоматически, крещусь я как положено, не оглядываясь на других. Интересно получается, немного напоминает мне ситуацию с моими приступами: смотрю на себя как бы немного со стороны, но раньше я видел свое тело без сознания и как мне оказывали помощь, а сейчас картинка со стороны: я– всего лишь движущаяся кукла. Во всяком случае, тут включается какой-то автоматизм, и мне не надо контролировать свои действия, скорее всего, работает чужая память. И это облегчает ситуацию. Кроме того, я вижу у себя в голове что-то вроде кубиков, ящичков, хотите– папок на рабочем столе. В них, насколько я понимаю, хранится информация. Во всяком случае, я могу ее оттуда вытащить и использовать. Вот только насколько этот информцентр живуч? Когда может произойти его стирание? Вопросы, вопросы, вопросы… В этом всем очень напрягают два момента: общение с женой и детьми, людьми, которые знают меня многие годы. И вообще, с родственниками и сослуживцами. Конечно, взрыв, контузия. Но нельзя же будет всё списывать на контузию… да! Теперь попаданцу положено бороться за власть, захватывать ее, прогрессорствовать и всех в бараний рог скручивать. Что мы имеем сейчас? А сейчас мы имеем страшный кризис власти в стране, какого еще не было в государстве Российском. В моем мире взрыв Халтурина был в Зимнем позже, и никто из монарших особ не пострадал. А тут и раньше, и мощнее, и пострадавших очень много. В итоге я имею шанс попасть на вершину власти. Вот только могу и хочу– это разные, весьма отдаленные друг от друга понятия. Могу ли я стать у руля государства– шанс есть и очень даже неплохой. Хочу ли я этого– нет, не хочу, но другого такого шанса может и не выпасть. А на вторых ролях могу ничего и не изменить… А надо ли что-то менять? Может быть, и не надо было бы, но сейчас уже ничего не сделать– придется.

Стоп! Стоп! Стоп! Давай-ка, друг мой историк, отделим зерна от плевел и решим так: глобальные задачи оставим на потом, а сейчас решаем первоочередные и только их. Ты тут один, значит, тебе нужна команда и опора. Жаль, староват мой князюшка, но двадцать лет примерно у него есть, даже больше немного. Вот и попробуем сделать так, чтобы не было обидно за напрасно прожитые годы. Значит, берем власть? Как говаривал один старый академик: «Карта хорошая, будем брать».

Санкт-Петербург. 14 февраля 1880 года

Конюхов (великий князь Михаил Николаевич)

До заседания Госсовета есть еще немного времени. Сейчас мне положили на стол бумагу, Господи! В какой мы все-таки заднице! Итак, как говорят бухгалтеры– надо посмотреть промежуточный счет. Почему я так цинично говорю? Неужели меня не волнует трагедия дома Романовых? Не более чем трагедия гибели десятков людей рядом с ними: слуг, охраны, случайных посетителей, царедворцев. Все-таки я только частично великий князь, большая часть моего сознания человека из времени, когда о потомках Андрея Ивановича Кобылы[32] было известно очень много. И никаких царебоженек– я профессиональный историк. А потому все эти сказки про «добренького» царя-батюшку… А я ведь не определился, что хочу от страны, куда и как ее поведу. Какая самая большая проблема у любого (теоретически любого) монарха? Это его команда– специалисты, черт бы их побрал, а самое главное, преданные люди. Идеально– это наличие и того и другого в одном флаконе. Потому как преданный дурак может наломать таких дров, что мало не покажется. А что у меня по поводу команды? Есть в сохраненной информации такие шкатулочки? Надо будет их подвигать на досуге– лучше всего сегодня ночью. Говорят, что многие попаданцы умудряются спать по три-четыре часа в сутки и при этом все успевать, в том числе восстановить силы. Пригодилось бы.