— Удобная позиция, — похвалила меня Наташка. — А мне кажется, нас преследуют с потушенными фарами. Блин, и свернуть некуда, чтобы… не свернуть пару деревьев. Скорость увеличивать боюсь, тут по кустам молодежь любит гулять. Выскочат на дорогу…

— Тогда считай, что тоже ничего не видишь и не слышишь. Паника — плохой спутник.

После моих слов мы еще и онемели. В голову лезли разные страшные мысли о падающих прямо поперек дороги деревьях, о крадущейся следом неопознанной машине, о жутких тенях, избегающих попадания в полосу света и беззвучно летящих за нами в темноте. Трем скутерам, несущимся навстречу на предельной скорости, ибо им закон не писан, обрадовались больше, чем родным. Вместе с ними летели реальные звуки полноценной молодежной жизни: треск этих меньших братьев мотоциклов, взрывы визга, хохота и матерщины. Последнее — непосредственно из девичьих уст. Нам приветственно посигналили и промчались мимо, но эта короткая встреча с чужой молодостью придала мужества. Наташка все-таки прибавила скорость, и вскоре мы были дома, старательно уговаривая друг друга, что у страха глаза безразмерные, а у нас с Наташкой — еще больше. Не удивительно. Свои, будем считать, нормальные плюс огромные глазищи этого самого страха…

Наталья припарковала машину на своем участке, и мы, успокоенные отсутствием преследователей, временно разбежались по домам — обживаться. Как и планировалось, устроили в домах полное освещение, чтобы отчетливо видеть родные стены, которые, если верить пословице, дома помогают.

Ровно через полчаса, когда мы с Наташкой чинно уселись за стол, свет вырубился. Дачи погрузились в темноту. Я судорожно вспоминала, где наши лампы, работающие от батареек, Наташка точно знала, где лежат-полеживают ее собственные, но идти за ними не собиралась.

— Я к тебе явилась с вещами, назад — ни за какие коврижки! Хочешь — сама туда иди… Нет! Одна здесь тоже не останусь.

— На кухне свечка есть.

В ящике стола ее не оказалось. Очевидно, Димка куда-то переложил. Искали долго, изведя целый коробок спичек. И нашли! Как раз в тот момент, когда дали свет. Наташка обрадовалась и опрометью кинулась к столу:

— Иришка, быстро! Пока свет есть. Помянем раба Божьего Владимира, пусть земля ему будет пухом. Кому только такое выражение в голову пришло? Нет уж, пусть ему земля будет качественной пуховой периной.

Глоток коньяка заставил передернуться. Увы, не ценитель, но раз надо — значит надо. У Наташки явное намерение ухрюкаться. Гасим стресс. «Бейлисом» несравненно приятнее, не заметишь как напьешься, но где ж его взять-то?

Как следует заесть благородный напиток Наташка мне не дала, сунула в рот лимонную дольку и тут же выдвинула предложение выпить за долгую жизнь и крепкое здоровье наших детей. Грех отказываться. Потом мы пили за себя, за мужей, за Россию и за скорейшее завершение последствий мирового финансового кризиса в наших с ней отдельно взятых семьях. Страха уже не было. Здоровья, несмотря на то что за него пили, тоже. Разболелась голова, да и ощутимо подташнивало. Довольно противно. Возлияние — самый неудачный способ борьбы с расшалившимися нервами.

— Вот теперь самый подходящий момент прочитать наказ Кириллова, — морщась от отвращения к помидору и слегка запинаясь, заявила Наташка. — Хуже мне уже не будет.

И тут я вспомнила, что оставила все распечатанные листы в машине. Зря закинула их на заднее сиденье. Не колеблясь, выразила желание за ними сбегать, но, встав с табуретки, поняла, что оно не подкреплено возможностями. Сил хватило только на то, чтобы снова плюхнуться на табуретку.

— Во… как мы… вымотались… — с уважением к нам обеим отметила подруга и, помирившись с помидором, выразила намерение прилечь уставшей головушкой прямо на стол, подложив под нее собственные руки.

Я решила, что ничем не хуже Наташки. Тоже устала. Передохну немного, наберусь сил…

К утру их вообще не осталось. Побочные явления позднего по времени процесса релаксации вымотали до полного изнеможения. И меня, и Наташку. Заявись к нам в этот момент Годзилл с претензиями или сам призрак покойного Кириллова — полностью проигнорировали бы. Отмахнулись, как от досадной помехи. Ударная доза спасательных лекарственных средств подействовала на меня только к десяти утра. Наташка, схожая цветом лица с ускользнувшей на отдых луной, медленно уползла к себе домой намного раньше. Я, такая же луноликая, уснула на диване, даже не думая об открытой нараспашку двери. Неоднократно напоминал о своем существовании мобильник. Зато я делала вид, что меня не существует. До тех пор, пока не вернулась Наталья.

— Почему дверь открыта? Кстати, кажется, она была открыта всю ночь. Наверное, запамятовали, когда носились за глотками свежего ночного воздуха. По-моему, глядя на нас, даже луну перекосило. Она убралась раньше времени. И куда конкретно ты положила бумаги Кириллова? Не вставай! Сейчас будет кофе в… диван. Я уже почти оклемалась, теперь до Нового года в завязке.

— Грядущего или через год?

— Не хочу загадывать, будущее покажет… Лежи, говорю! Со стола сама уберу — это мое покаяние. Димка звонил, я сказала, что ты с семи утра цветы окучиваешь. — А он?

— А он заявил, что тебе больше делать нечего. В отличие от него, трудяги. На дачу ему уже нет смысла возвращаться, просил доставить тебя в Москву. Если он будет спать после бессонной ночи, ни в коем случае с ним не здороваться. Так где бумаги? В машине их нет.

Разговаривая, подруга чуть медленнее, чем обычно, возилась с устранением последствий вчерашнего полузабытья. И рада бы забыть все полностью, но не получается.

— Кофе в диван, пожалуй, не стоит. Сползай с него потихоньку, только не делай резких движений и старайся смотреть в окно. Чудесный денек. Хорошо, что нас дети не видят.

— Вся распечатка на заднем сиденье машины, — скорбным голосом доложила я и предприняла попытку встать. Восхождение на стул прошло удачно. Без головокружения. После кофе я отметила, что день сегодня и правда на редкость солнечный, а вокруг такая красота, даже уезжать не хочется. Если не плотно прикрыть ресницы, видна радужная полоска. И такая ласковость в осторожных набегах ветерка на оконные занавески. С другой стороны, вечером в Москву хлынет мощный поток дачников, застрянем в пробках. Проклянешь все хорошее, чем отметятся лишние дачные часы удовольствия.

— Ир, не морочь мне голову. У меня сегодня день исправительных работ. По месту жительства. Моего и частично твоего. Я пылесосила машину и никаких бумаг на заднем сиденье не обнаружила.

Солнечный день померк. Я покосилась на Наташку, не зная, что и думать. Зря напрягалась.

— Да вот же они лежат! Прямо на полочке, пришлепнутые сверху твоей сумочкой. — Наташка веселилась в холле, радуясь моей забывчивости.

— Говорю же тебе, я их из машины не брала!

— Не брала, — легко согласилась Наташка. — Ты их просто нечаянно прихватила, потому и не заметила.

— Наталья!!! — Я даже закашлялась от перенапряга. Так мне и надо. Сработала охранная сигнализация организма. — Вспомни нашу поспешную вылазку из машины, — продолжила уже с мирной интонацией. — Тебе не терпелось устроить в собственном доме иллюминацию, чтобы создать иллюзию бесстрашия. Ты заставила меня выскочить первой, не дав прихватить даже сумку. Сама же за ней потом лазила.