И всё же в самом конце января Зигги сделал предложение. Он встретил Хельгу возле гимназии, опустился в снег на одно колено и вложил Хельге в ладонь золотое кольцо. Хельга знала, что Зигги из бедной семьи. Откуда у него кольцо? И Зигги ничего не утаил. Ему не в чем было упрекнуть себя.

Сейчас, когда Пруссия сражалась, уже не было необходимости в таком количестве восточных рабочих, особенно еврейских женщин. Их требовалось ликвидировать. Колонны евреек со всего Замланда пригнали в Пальмникен – в небольшой городок на взморье. Здесь откос берега был изрыт штольнями, в которых добывали янтарь; они оказались очень удобными для последующего захоронения тел. В штольнях работали офицеры СС, а курсантов привезли охранять колонны. От мокрого ветра перчатки у Зигги прилипали к автомату. Балтика шумела, волны глухо били в глыбы рыхлого льда. Еврейки стояли молча, шеренгами в пять человек, по шагу медленно придвигаясь ко входам в штольни. На Зигги измученно смотрела черноволосая женщина лет сорока. Удивительно, какой красотой природа могла замаскировать вырождение.

– Что вам надо? – недовольно спросил у еврейки Зигги.

– В той шеренге моя дочь. – Женщина указала на девочку-подростка. – Господин солдат, разрешите мне поменяться местами с её соседкой. Девочке нужна моя поддержка. У меня есть чем заплатить вам.

Еврейка протянула кольцо. И Зигги перевёл еврейку, куда та захотела.

А вечером у крыльца гимназии он кричал Хельге:

– Это честный заработок! Я никого не ограбил, безмозглая дура!

Хельга убежала. Дома, рыдая, она мыла руки в тазу. Там, в штольнях, был ад: обречённые женщины взбирались на груду трупов – чтобы потом солдатам не надо было затаскивать туда их тела, поворачивались, и солдаты стреляли им в лицо. На упавших взбирались следующие в очереди. А Зигги Киперт у входа в штольню мёрз и с досадой поглядывал на часы: «Почему так долго возятся?» Хельгу потрясло даже не то, что у Зигги оказалось мёртвое сердце. Потрясло осознание возмездия, которое приближается к её стране и её народу.

В ночь, когда Хельга намывала руки, в море возле Готенхафена тонул «Вильгельм Густлоф» – роскошный десятипалубный гигант, лучший лайнер общества «Сила через радость». В войну его перекрасили из белого в серый цвет и превратили сначала в плавучий госпиталь, потом – в базу подводного флота. Капитан взял на судно восемь тысяч беженцев из Данцига и Пиллау. Три торпеды пробили огромные дыры в бортах. Люди барахтались в ледяных волнах Балтики – не моряки и не солдаты, сделавшие смерть частью своей жизни, а женщины в зимних жакетах и дети в пальтишках. Утром Пиллау узнал об этом из новостей английского радио. Фюрер промолчал. В гавань Пиллау вскоре вошли тральщики, на палубах которых лежали замороженные, как поленья, мертвецы, выловленные на месте гибели «Густлофа».

Зигги пытался снова увидеться с Хельгой, но та его избегала. А потом начались бомбёжки. А потом Школу подводников решено было перевести на запад, во Фленсбург. Курсантов погрузили на другое круизное судно общества «Сила через радость» – на лайнер «Штойбен». Хельга не пришла в гавань, чтобы попрощаться с Зигги. А Зигги стало не до неё.

Тревожило сравнение с «Густлофом». Курсанты успокаивали себя шутками, мол, снаряд не попадает второй раз в одну и ту же воронку. Транспорт снова взял беженцев.

За Готенхафеном две русские торпеды вылетели из темноты и вонзились в борт «Штойбена». Водяные горы взметнулись выше капитанского мостика. В трюме тремя взрывами сдетонировал боезапас. Судно вывернуло наизнанку. Зигги Киперту повезло: кубрик, где его разместили, оказался близко к трапу на верхнюю палубу. Зигги пробился сквозь обезумевшую толпу и выскочил на полубак. «Штойбен» горел, озаряя море вокруг себя, и быстро погружался кормой. Фок-мачта наклонялась, будто подрубленное дерево. Люди сыпались в воду, как мусор. И Зигги, сорвав спасательный круг, тоже прыгнул в море. Ему опять повезло – он не успел промёрзнуть насмерть. Его подцепили сетью со сторожевика сопровождения, что ринулся к погибающему гиганту.

Два месяца Зигги пролежал в данцигском госпитале с пневмонией. Вернуться на флот у него уже не было никакой возможности. Зигги поступил в диверсионную школу Иенкау. Русские тем временем добивали окружённый Кёнигсберг. Последним транспортом группу Зигги перебросили из Данцига в Пиллау. Город рушился, пылал и дымил, немногие жители укрывались в бомбоубежищах. Зигги не искал Хельгу Людерс, тогда было не до этого. Русские войска жгли и ломали рубежи немецкой обороны. Группа Зигги пробралась в катакомбы и затаилась. И наконец наверху воцарилась тишина.

…Хельга как-то призналась Зигги, что не уедет в эвакуацию. В Иенкау его научили работе в подполье. Он несколько раз выходил в город и выследил девушку, определил, где и как она живёт. Он явился утром, рассчитав, что Людерс в это время уйдёт в порт на свою новую службу. Хельга попятилась от Зигги, словно встретила ожившего покойника. В общем, так оно и было.

Он стал другим, юный Зигги Киперт, и Хельга поняла это сразу. Он мог убить её, мог изнасиловать, уткнув ей в висок ствол пистолета.

– Всё погибло, Хели, рейх уничтожен! – жарко говорил Зигги, обнимая её и подтягивая к кровати. – Немцам осталось только одно – сражаться и умереть! И нам с тобой надо быть вместе, сколько у нас ещё получится!

– Ты можешь сдаться в плен!.. – пыталась образумить его Хельга. – Я дождусь тебя, Зигги!..

Она лгала – лишь бы вырваться.

– В госпитале я заразился туберкулёзом… Я не выживу в Сибири! Да и зачем, Хели? Я был в аду, и меня отпустили на время, чтобы я увидел тебя!

Янтарные штольни Пальмникена Зигги уже не помнил. Адом для него стал «Штойбен». Там в коридорах обезумевшие люди, пробиваясь к выходу, топтали друг друга, визжали брошенные в давке дети, стрелялись офицеры. Зигги думал, что увидел самое страшное и отныне должен мстить.

Он едва не оборвал пуговицы, стаскивая с Хельги комбинезон. А Хельга чувствовала, что не выдержит – закричит, заколотится под Зигги, и он просто задушит её, чтобы не прибежал патруль. В этот миг в дверь постучал Володя.

Он был ей никем, даже хуже – врагом, захватчиком. Но он столкнулся с Зигги, и теперь Хельге не имело смысла что-то скрывать от этого русского. Зигги разрешал ему уйти, но он бросился на пистолет, чтобы Зигги не увёл её за собой, – значит, в русском есть сочувствие, а ей очень нужно сочувствие. Пускай рейх погиб, а Германия разгромлена, она-то, Хельга, всё равно хочет жить. Но прошлое упрямо высовывает из подземелий свои чёрные щупальца: они утащили дядю и уже тянутся к ней самой. И у кого ей просить помощи? Захлёбываясь своим горем, она плакала в руках у солдата вражеской армии.

– Зигги всё равно придёт за мной… – шептала она опухшими губами.

* * *

Гуго фон Дитц слушал Людерса с искренним интересом.

В 1907 году в состав Флота открытого моря вошёл новый бронепалубный крейсер «Кёнигсберг». Одним из рулевых на нём был матрос Грегор Людерс, которому тогда исполнилось 23 года. Корабль стал первой любовью матроса. Людерс никогда бы не признался, но обводы крейсера, башня надстройки, орудия, мачты и трубы казались ему прекраснее, чем женское тело.