– И даже если бы все оказалось не зря, – заметил Юстас, – даже если бы вам удалось подбить их на какие-то решительные и насильственные действия, что тогда? На какое-то время в обществе воцарилась бы анархия, а потом к власти пришел другой диктатор, который, несомненно, назывался бы коммунистом, но ничем не отличался от нынешнего. Совершенно ничем, – повторил он с широчайшей улыбкой. – Если бы только не оказался гораздо хуже.

Молодой человек кивнул:

– Бруно тоже говорил мне нечто подобное.

– Разумный человек!

– Но он говорил и другое…

– А! Этого я и опасался!

Карло не обратил внимания на его реплику, и его серьезное лицо разгорелось нежданным задором.

– …что есть только одно место во всей вселенной, которое ты реально можешь сделать лучше, и это место находится внутри тебя самого. Тебя самого, – повторил он. – Поэтому начинать надо там. Не где-то вовне, не с других людей. До этого черед дойдет потом, когда ты основательно поработаешь над самим собой. Ты должен сам стать хорошим, прежде чем сможешь сделать что-то хорошее – или, по крайней мере, не принести одновременно с добром и новое зло. Помогая одной рукой и нанося вред – другой. А именно так получается у обыкновенных сторонников реформ.

– В то время как по-настоящему мудрый человек, – сказал Юстас, – старается ничего не делать обеими руками.

– Нет, нет, – горячо возразил собеседник с прежней неулыбчивостью и серьезностью. – Мудрый человек начинает с работы над собой, чтобы потом суметь помочь другим людям и не стать при этом жертвой коррупции.

А потом со страстной сбивчивостью он пустился в рассуждения о французской революции. У совершивших ее людей были самые лучшие намерения, но к этим благим целям безнадежно примешивались личные амбиции, тщеславие, бесчувственность и жестокость. И с горькой неизбежностью то, что началось как борьба за свободу, деградировало в схватку за обладание властью, переросло в тиранию и империализм, который вызвал уже волну реакции во всем мире. И такой ход событий неотвратим везде, где люди хотят творить добро, не будучи добрыми. Никому не под силу сделать хорошую работу грязными, испорченными или заведомо негодными инструментами. Единственным выходом из положения представлялся путь, предложенный Бруно. И разумеется, Бруно почерпнул свои идеи из…

Он внезапно прервался и, увидев Юстаса в роли всего лишь обычного покупателя, как-то сразу скис.

– Прошу меня извинить, – сказал он действительно виноватым тоном. – Даже не знаю, почему рассказываю вам все это. Мне следовало прежде всего спросить, что привело вас сюда. Что вас интересует?

– Именно то, что вы мне уже дали, – ответил Юстас с чуть ироничной, но дружеской улыбкой. – И я готов купить любую книгу, которую вы мне порекомендуете, от Аретино до миссис Молсворт.

Карло Мальпиги какое-то время молча смотрел на него в замешательстве. Но затем, видимо решив поймать его на слове, подошел к одной из полок и вернулся с довольно-таки потрепанным томом.

– Всего двадцать пять лир, – сказал он.

– «Ты не был обделен Божьей милостью, но сам отверг ее в гордыне своей. Бог не лишил тебя своей любви, но ты сам ничего не сделал, чтобы она осенила тебя. И Бог не отрекся бы от тебя, если бы ты прежде не отрекся от Бога». Вот это да! – Он посмотрел на обложку. – «Трактаты о любви к Богу» святого Франсуа де Саля, – прочитал Юстас. – Обидно, что это не де Сад. Впрочем, – добавил он, – де Сад обошелся бы куда дороже двадцати пяти монет.

Уверенный, что у «Беттиз» непременно встретит приятеля, с которым пообедает за одним столом, Юстас ни с кем не договорился о встрече заранее. А зря – понял он, стоило войти в зал ресторана. Потому что Марио Де Леллис оказался совершенно поглощен многочисленной и оживленной компанией сотрапезников, а потому смог лишь издали приветственно махнуть рукой. Отец Мопзы, исполненный важности старик Шоттелиус, завяз в обсуждении вопросов мировой политики с двумя другими немцами. А что до Тома Пьюзи, то тот обедал с такой сногсшибательно красивой девушкой нордического типа, так интимно перешептывался с ней, что даже не заметил появления одного из своих лучших друзей.

Усевшись за отведенный для него стол, Юстас не без грусти приготовился обедать в одиночестве, когда неожиданно поверх меню заметил чей-то пристальный взгляд в свою сторону. Он приподнял голову и теперь четко разглядел стройного молодого человека, который сфокусировал на нем не только оба очень светло-карих глаза, но, казалось, даже ноздри своего чуть вздернутого носа.

– Вероятно, вы уже не помните меня, – сказал незнакомец.

Голос выдавал выходца из Новой Англии, а в интонации причудливо смешались природная раскованность с напускной, академичной и монотонной вежливостью.

Юстас покачал головой.

– Боюсь, что и в самом деле не помню, – признал он.

– Я имел удовольствие быть представленным вам в Париже. В январе у миссис Гэмбл.

– А, так вы, кажется, мистер Де Йонг.

– Де Вриз, – поправил молодой человек. – Пол де Вриз.

– В таком случае я многое о вас знаю, – сказал Юстас. – Вы беседуете с моей тещей об Эйнштейне.

Молодой человек улыбнулся такой яркой улыбкой, словно включил внутреннюю подсветку.

– А разве можно найти более интересную тему?

– Нельзя. Разве что тему обеда, когда на часах половина второго. Не желаете присоединиться ко мне, чтобы обсудить ее?

Молодой человек, очевидно, только и ждал подобного приглашения.

– Спасибо вам большое, – сказал он и, положив две солидных размеров книги, которые прежде держал в руке, на край стола, уселся сам, уперев в стол локти и склонившись к своему собеседнику.

– По-моему, каждый сейчас просто обязан интересоваться трудами Эйнштейна, – начал он.

– Минуточку, – сказал Юстас. – Давайте прежде всего выберем, что будем есть.

– Да, конечно, это очень важно, – согласился де Вриз, но без особого энтузиазма. – У желудка свои резоны, как сказал бы Паскаль. – Он принужденно рассмеялся и взялся просматривать меню.

Когда официант принял их заказы, он снова расставил локти на прежние места и вернулся к тому, с чего начал:

– Как я уже сказал, мистер Барнак, сейчас труды Эйнштейна должны интересовать каждого.

– Даже тех, кто ни черта в них не смыслит?

– Но это же вовсе не сложно. Трудно разобраться только в математических выкладках. Сам по себе принцип прост, а ведь именно понимание принципа важно для усвоения сути. Принципы воздействуют на наши с вами ценности и поведение.

Юстас громко расхохотался.

– Я буквально вижу, как моя теща меняет свою систему ценностей и манеры в соответствии с теорией относительности!

– Что ж, она, конечно, уже в достаточно преклонном возрасте, – сказал его собеседник. – Я скорее имел в виду тех, кто еще достаточно молод, чтобы проявить гибкость. Взять, к примеру, ту леди, которая состоит компаньонкой при миссис Гэмбл…