Белогоров из кабинета развел руками, показывая Степану, что нужно смириться — ибо спорить бесполезно. Он — смирился. Он много лет знал Веру и знал, что она всегда все говорит правильно, и что нужно делать так, как раз советует — даже если с нею не хочется соглашаться.

Станислав велел Степану одеться в куртку попроще, натянуть кепку, прийти завтра в ту «Шоколадницу» в 7:10, занять место прямо напротив лестницы и заказать кофе и что-то поесть — чтобы выглядеть таксистом, пьющим кофе и завтракающим после ночной смены.

Сам он оделся неофициально, в джинсы, свитер и куртку, и даже, подумав, тоже надел бейсболку — и в 7:20 пришел в ту же «Шоколадницу».

Подняться в такую рань ему было невыразимо-тяжело, но пришлось.

Белогоров поднялся по лестнице и занял столик рядом с балконом над нею. Когда он пришел, в кофейне были только два посетителя, в одном из которых он узнал Степана; тот уже получил кофе, пил его, смотря на лестницу. Шефа он узнал, смотря ему прямо в глаза, но ни он, ни Станислав, разумеется, не показали виду, что знакомы.

Расположившись за столиком, Белогоров заказал подошедшему сонному официанту кофе «эспрессо» и стал ждать.

Он любил эту «Шоколадницу». Конечно, эти кофейни нельзя не являлись престижными ресторанами, но они пленяли своей уютностью. А эта «Шоколадница» располагалась на втором этаже в старинном здании на углу Немецкой и Покровской, к ней вела великолепная кованая лестница, стены были из красного кирпича, а под потолком по внешнему круговому периметру кофейни (то есть со стороны перекрестка улиц) располагались бронзовые украшения. Все это было очень весомо, солидно, внушало спокойствие и уверенность.

В 7:35 в кофейню зашла женщина, поднялась на этаж, расположилась за столиком, сделала заказ подошедшему официанту и уткнулась в телефон. Станислав присматривался к ней, предполагая, это она или не она, но все-таки решил подождать, не подходить к ней первым.

И оказался прав: ещё через три минуты по лестнице поднялась женщина, которая высматривала присутствующих, и, увидев адвоката, уверенно направилась к нему. Видя ее подходящей, Белогоров поднялся ей навстречу; боковым зрением он видел, что Степан внимательно смотрит за ними обоими, чтобы в случае необходимости броситься на помощь командиру.

Станислав, конечно, хотел узнать, в чем дело, что за тайная — и такая суперранняя! — встреча, но не успел даже поприветствовать даму — потому что она тут же заговорила:

— Здравствуйте, Станислав Владимирович, спасибо, что согласились встретиться. Я Валя, секретарь Геннадия Максимовича. Я продолжаю работать в корпорации, и в восемь сорок пять мне нужно быть на рабочем месте, потому что нас жестко контролируют. После работы за нами тоже могут следить. Так, к делу.

Пока она говорила, Белогоров рассмотрел ее. Это была ещё молодая женщина, лет 32–35, прекрасно выглядящая, как говорят — очень ухоженная, уверенная в себе — тем удивительнее была приглушенность ее разговора вчера и торопливость ее рассказала сегодня, и ощущаемая испуганность — они ничуть не вязались с ее образом.

— Здравствуйте, Валя, располагайтесь.

Станислав помнил, в каком тяжелом положении оказалась Валентина, когда результат экспертизы показал, что ее шеф был отравлен, радовался, что ее это задело минимально, и не хотел напоминать о той ситуации.

Подошел официант, предложил даме меню, но она коротко ответила, отвергая меню «Ничего не буду», и вновь повернулась к Белогорову. И вновь ей удалось своими ответами опередить его вопросы.

— Ваш телефон я нашла сама — я видела, когда Вы приезжали в корпорацию, и узнала Вас, так как видела Вас в телешоу. Я секретарь Геннадия Максимовича, работала руководителем его секретариата. После его … ухода многое изменилось. А уж когда стало известно, что его отравили, вообще все перевернулось. Но это не важно! — решительно сказала Валя и продолжила, — Так вот, есть информация, известная, наверное, только мне. Я так была потрясена смертью Геннадия Максимовича, что сразу забыла рассказать об этом, и полиции, и следователям. А уж когда меня допрашивали о том, как я готовила чай, и обвиняли в том, что это я насыпала туда яд, мне вообще было ни до чего. Потом же, видя, как все закручивается, решила и не сообщать. Но теперь узнала о нападении на Юлию Валерьевну — и понимаю, что молчать об этом нельзя, вдруг то, что я знаю, сможет помочь бывшей жене и сыну Геннадия Максимовича. Он ведь их очень любил! Сын был для него главным человеком! А Юлия Валерьевна… Она прекрасная, замечательная, но очень давила на него, он буквально сбегал от нее на работу… Но это не он мне говорил, что я сама наблюдала. А он очень любил ее. Он в Маргариту, ну, дочь Бориса Степановича, влюбился лишь потому, что она была похожа на Юлию Валерьевну — они же родственники. Но я не это хотела рассказать. Так вот. В тот … день Геннадий Максимович был у себя в кабинете, и вдруг он выбежал какой-то необычный: он вообще-то был очень сдержанным человеком, не сухим, а именно сдержанным, он мог и пошутить, и посмеяться, но чувствовалось, что он постоянно сдерживает себя — контролирует себя. А тут он выскочил из кабинета — представляете, он! выскочил! — и пошел к двери, прямо на ходу надевая плащ, и сказал мне, проходя мимо моего стола: «Валя, представляете, у меня родственник нашелся!» — и убежал, не сказав, куда идет, с кем встреча — с этим родственником, или с кем-то ещё. Но я знала, что он очень переживал, что у него нет никакой родни. Вот, что я хотела рассказать.

Белогоров слушал монолог Вали очень внимательно. Когда она остановилась, он не сразу задал вопрос:

— А когда Геннадий Максимович вернулся после встречи, он ничего не рассказывал о ней?

— Нет, не рассказывал. Он вернулся и сразу пошел готовиться к совещанию, он приехал прямо к нему, мне даже пришлось звонить ему напоминать. Только чаю попросил приготовить. И тут ему стало плохо, и он умер. Мне надо было сообщить полиции, но сразу я не сказала, а теперь боюсь. Да и директора между собой переругались.

— А правда, что Геннадий Максимович не подписывал сам документов? — решил узнать Станислав, пользуясь неожиданной напрочь не запланированной беседой с таким ценным очевидцем.

— Правда. Он отошёл от всех текущих дел, вроде бы обдумывал какой-то новый проект, но явно не успел его начать. А по действующим проектам он лишь осуществлял общее руководство, слушая на совещаниях отчёты и давая указания — документы все подписывали директора. У него были личные