— Матвеевна, ты спишь, а?

Прислушавшись, старик произнес с некоторым успокоением:

— Вроде дышит. Ну ладно, еще малость подождем. Через полчаса еще заглянем.

— Так ведь она так может и до утра проспать? — заметил учитель. — А потом скажет, мол, не нашла я ребят ваших…

— Нет, Гена, — уверенно сказал Николай Андреевич, — если она их не выведет оттуда, то и сама не вернется.

Геннадия Петровича аж передернуло от такого ответа. Но, с другой стороны, сейчас и впрямь одна надежда на чудо. Где ребят искать? Может, все же мальчишкам повезет, если отцы нагонят их по дороге к заброшенному карьеру. Уж не взять ли лыжи да махнуть в ту сторону?

Прошло около получаса. Николай Андреевич вновь поднялся с места, приоткрыл дверь и прислушался.

— Глуховат я что-то… — сказал старик мрачно. — Подойди, послушай молодыми ушами.

Геннадий Петрович подошел. Он пока на слух не жаловался, но тоже не расслышал дыхания.

— Надо поближе подойти, — пробормотал он, а в голове уже вихрем носились мысли. А что, если и вправду с бабкой случилось что-то? Ведь бывает в таком возрасте, что люди засыпают и не просыпаются… И что тогда сказать отцам Тягунова и Мышкина?! Не поверят они, что Серафима Матвеевна действительно искала их детей. Тем более что и сам Геннадий Петрович в это не очень верил.

Когда Николай Андреевич включил в комнате свет, то Серафима Петровна даже не пошевелилась. И лицо у нее было очень бледное. Учителю даже показалось, будто оно желтоватый оттенок приобрело, как у покойницы.

— Может, надо врача вызвать? — Геннадий Петрович произнес это шепотом, хотя, наверное, сейчас надо было, наоборот, погромче говорить.

Николай Андреевич ничего на это не ответил. Он взял Серафиму Матвеевну за запястье и долго держал, определяя, есть пульс или нет.

— Тюкает, кажется, — пробормотал старик, — только очень редко. Раза два в минуту… Я слыхивал, как это по-медицински называется, только забыл.

Он решительно потряс Матвеевну за плечо.

— Проснись!

Тут синеватые губы старухи неожиданно шевельнулись, и она, не открывая глаз, отчетливо произнесла каким-то неживым, потусторонним голосом:

— Ребята не пришли еще?

— Н-нет, — пробормотал Николай Андреевич, — а что, должны прийти?!

— Должны. Передай тому, что побольше, пусть при всех прощения у друга попросит. Иначе мне не выйти отсюда.

— А за что он прощения просить должен? — спросил Геннадий Петрович.

— Он знает, за что, — все тем же неживым голосом произнесла Серафима и умолкла.

Прошло еще некоторое время, Николай Андреевич по-прежнему держал руку на пульсе, напряженно дожидаясь по полминуты, пока у старухи сердце «тюкнет». Каждый раз, когда это случалось, у него лицо чуточку светлело, а потом, пока текли полминуты, начинало мрачнеть. Кажется, боялся, что сердце может и вовсе перестать биться…

И вдруг старик — зря он на глухоту жаловался! — воскликнул почти восторженно, хоть и с тревогой:

— Ну-ка сбегай на улицу, Гена! По-моему, идут они…

Учитель наскоро втиснулся в ботинки и, набросив куртку, выбежал из избы. Действительно, на дороге, со стороны леса, озаренные лунным светом, виднелись четыре приближающиеся фигурки — две большие и две поменьше. Через минуту Геннадий Петрович, рассмотрев фигурки получше, возликовал: Тягунов и Мышкин вели с собой сыновей!

А еще минут через пять Тягуновы и Мышкины поднялись на крыльцо вместе с учителем.

— Так, — объявил Алексей Дмитриевич, — я пошел «Тайгу» разогревать, а ты, Валентин, давай звони по сотовому. Мамаши все равно не спят, пусть голоса детишек услышат.

— Погодите, — вмешался Николай Андреевич, — успеете еще позвонить. Теперь нам надо Серафиму Матвеевну выручать! Плохой ей!

— Да мы ее мигом в больницу домчим! — воскликнул старший Тягунов.

— Нет, Леша, ей больница не нужна. Ей нужно, чтоб твой Жора прощения у друга попросил.

— За что? — удивился Мышкин-младший. — Мы вроде не ссорились…

— Да, — пожал плечами Витькин папа, — по-моему, никто никого особо не обижал. Уж, во всяком случае, они нам тут по дороге такой ужастик рассказали — небось вместе сочиняли!

Жорка знал, за что надо просить прощения, но ему было стыдно. Пусть даже родители им не верят и думают, что они все свои приключения нафантазировали. И вроде бы все шито-крыто, Витька не слышал и не помнит, как друг его предать хотел.

— Наверно, надо попросить прощения за то, что ты подбил Витю оторваться от группы? — предположил Геннадий Петрович.

— А-а, — почти с облегчением вздохнул Жора. — Витя, я прошу прощения за то, что повел на станцию другой дорогой и мы из-за этого заблудились.

Николай Андреевич заглянул в комнату Серафимы и покачал головой.

— Нет, похоже, там что-то посерьезней было. Видишь, Матвеевна не очухалась. Припоминай, припоминай, Жора, от этого, между прочим, ее жизнь зависит.

— Это что, та самая Серафима, которая их якобы от черта спасла? — недоверчиво произнес Валентин Михайлович. — Мне по их рассказу казалось, будто она малость помоложе…

Жорка отчетливо понял: если он сейчас не расскажет все как есть, не покается перед Витькой, то неведомые и непонятные смертным законы потустороннего мира помешают душе Серафимы Матвеевны вернуться в свое тело. Конечно, она уже старенькая и навряд ли очень долго проживет в земном мире, однако, должно быть, бог не собирался призывать ее сегодня. Она сама отправилась туда, откуда редко кто возвращается, и лишь для того, чтоб спасти их с Витькой, чужих, совсем незнакомых мальчишек… А он из-за того, что ему стыдно, готов за добро неблагодарностью ответить!

Тягунов набрался духу, решимости и выпалил:

— Витя, извини меня, пожалуйста, я ведь тебя почти предал…

Все с удивленными лицами, в полном недоумении сгрудились вокруг Жорки, который торопливо объяснял Колобку, как все было в то время, пока Витька висел в паутине под потолком. Никто и не заметил, как подошла ожившая и порозовевшая Серафима Матвеевна и с улыбкой стала слушать Жоркино покаяние…