– Не будут же они отправлять на штурм квартиры спецназ! – ворчал Олег Викторович. Он явно волновался, и его волнение было вполне объяснимо.

После той драки Матвей более чем на сутки выпал из реальности. Отключил телефоны, наутро не пошел на службу. И нисколько не жалел об этом. Таких ярких впечатлений женщины еще ему не дарили. Он и сейчас был ошарашен произошедшим. Но горд собой, горд тем, что оказался достоин вызова, который ему бросила Варя. И удивлялся тому, что для соблазнения питерской гостьи оказалось нужно набить морду паре странных хулиганов.

В результате лишь сегодня утром он услышал от отца о смерти искусствоведа. Все, что удалось узнать отцу Евпатию по старым связям – у Павла Павловича перед его смертью кто-то побывал. На кухне нашли два стакана: Иваницкий вымыл их и оставил около раковины. Неизвестный гость курил – в мусорном ведре было несколько окурков «Парламента», в то время как сам Иваницкий предпочитал дешевый «Петр I», и ни початой, ни пустой пачек «Парламента» в его квартире не обнаружили. По мнению родственников, перед смертью Павел Павлович перекопал весь свой рукописный архив, он явно что-то искал. Однако никто из них не смог сказать, пропала ли какая-либо вещь или бумаги из его квартиры. Все ценное, по крайней мере, было на месте.

Во всяком случае, когда неизвестный ушел, Иваницкий еще был жив – закрыл дверь, помыл посуду, что-то искал среди папок. Затем ему стало плохо – и он упал около своего рабочего стола.

– Ты не куришь. Хоть это хорошо, – сказал отец Иоанн сыну, приехав прямо к нему на работу. – Но в органы все равно могут позвать – если родственникам или кому-то в милиции придет в голову, что имел место шантаж или побуждение к самоубийству. Иваницкий был сильно встревожен вашими расспросами?

Пока Матвей рассказывал отцу об их визите, в кабинете раздался телефонный звонок. Поморщившись, Шереметьев-младший снял трубку.

– Матвей Иванович?

– Он самый.

– Это Олег Викторович. Знаете ли, молодой человек, нам нужно объясниться.

Объяснение оказалось непростым. Фотограф нервничал, стучал пальцами по краю столика в «Макдональдсе», который он выбрал для встречи.

– Здесь суета и гомон. Говорить будет сложно, зато и не подслушает никто. Если что – в заведении два выхода, – объяснил он свой выбор.

Матвей улыбнулся про себя. Даже в переполненном «Макдональдсе» четверо серьезных мужчин, пьющие из бумажных стаканчиков возмутительно горячий кофе, выглядели подозрительно.

– Если бы милиция говорила со мной немного по-другому, я, наверное, не стал бы с вами общаться. Но ведь им бы лишь быстрее бумаги оформить. И поскольку ничего ценного не пропало, они гонят протокол за протоколом, чтобы положить дело под сукно. Я же все понимаю…

Спустя сутки после визита Матвея и Вари квартира жены Олега Викторовича была взломана. Произошло это ночью, в тот момент, когда супруга фотографа спала. Самое удивительное, что она не слышала, как дверь в квартиру была вскрыта отмычкой, как неизвестный (или неизвестные) копались в архиве ее мужа. Утром она заметила, что все в комнате с архивом перевернуто вверх дном, что какие-то пачки с негативами исчезли. Позвала мужа, тот сразу же вызвал милицию, которая поначалу приняла происшедшее за розыгрыш.

– Но у меня тоже есть связи, – со значением сказал Олег Викторович и вздохнул. – К сожалению, их хватило лишь на то, чтобы передо мной извинились и приняли заявление. Если не пообещать им денег, заниматься этим делом они не станут.

– Значит, негативы унесли? – не выдержал Матвей.

– Конечно, нет, – с удовлетворением ответил фотограф. – Их там просто не было. Они находятся в моей квартире, и я уже совсем хотел показать их вам и вашей милой спутнице. Но какой-то внутренний импульс заставил меня соврать.

– Полагаете, что это мы побывали в квартире вашей жены? – улыбаясь, спросил Матвей.

– Это первое, что приходит в голову. Вы расспрашивали о фресках, хотели посмотреть на негативы. До этого побывали у Пал Палыча – да будет земля ему пухом! Заподозрить неладное легко. Впрочем, вы, Матвей Иванович, явно впервые слышали об изображенном на фресках, откуда я сделал вывод, что вы еще только входите во всю эту историю и при всем желании не успели бы подготовить столь изощренный план. И потом, Сиреневый Жакет отрекомендовал вас слишком хорошо. А я ему доверяю. Вопрос, однако, остается: зачем лазили в квартиру к моей жене? Я абсолютно убежден, что хотели найти негативы фотографий фресок. Положим, то, что они у меня есть, могли узнать от Пал Палыча. Но то, что они находятся у жены…

– С каким количеством людей вы общаетесь ежедневно? – неожиданно спросил отец Евпатий.

– Иногда ни с кем. Иногда с тремя десятками.

– Из этих трех десятков хотя бы два человека знают, что вы живете на две квартиры?

– Вероятно.

– Следовательно, масса людей могла быть в курсе, что ваш архив хранится по двум адресам?

– Действительно…

– А рассказать другим они могли?

– Хотите сказать, что на квартиру жены можно было выйти и без Матвея Ивановича?

– Похоже, фрески не дают спать спокойно не только нам. Кто-то добирается до последних их следов, – мрачно вставил Макарий. – Думаю, все со мной согласны, что эти следы желают стереть.

– Все время, вплоть до сегодняшнего утра, мы с Варей были вместе, – вздохнув, произнес Матвей. – У нас круговая порука. Мы никому не звонили и о вас, Олег Викторович, не рассказывали. Так уж получилось. Доверять или не доверять нам нужно обоим сразу…

– Да понятно, дело молодое, – улыбнулся фотограф. – Я же не слепой, я видел, что вы на эту девушку смотрите как кот на сметану.

Пока Матвей раздумывал, стоит ли ему обижаться на это замечание, архимандрит Макарий увел разговор в сторону.

– Я в неменьшей степени должен быть под подозрением. Ходил к Иваницкому сразу после вас, расспрашивал о вас в Союзе журналистов…

Макарий сам настоял на участии во встрече. После того как Консельеро заставил его писать докладную записку и отстранил от расследования, дознаватель нашел отца Иоанна и заявил, что считает себя обязанным разобраться с делом о пожаре. Матвею были не до конца понятны его мотивы – то ли Макарий считал себя каким-то образом виновным в смерти Иваницкого, то ли его не оставляло чувство вины за что-то случившееся в прошлом, в той же Чечне, чувство вины, которое он не смог одолеть даже с помощью Церкви. А быть может, он поступал так принципиально вопреки Консельеро и подобным ему людям в церковной иерархии. Добродетель послушания в нем явно страдала. Шаг Макария мог иметь серьезные последствия для него – но именно поэтому дознаватель был настроен решительно.

Отец Иоанн, получивший странный карт-бланш на расследование причин пожара, некоторое время колебался, раздумывая, нужен ли им такой союзник. И согласился лишь при условии, что отныне они будут действовать с открытыми картами.