– Да уж не на еврейке. Но это тебя не касается. А тебе я деньгами компенсирую. Рейхсмарками. Ты ж папаши своего наследница, имеешь право. Короче, сейчас идем и отбираем, что взять из коллекции.

– Она вывезена, – сказала Вера.

– Как?..

Он переменился в лице. Похоже, слишком сильно хотел заполучить ангеловские ценности. А Вера слишком хорошо знала, на что способен этот человек, когда чего-то очень сильно хочет…

– Обыкновенно, – стараясь, чтобы голос звучал ровно, ответила она. – Эвакуирована.

– Не может быть!

– Почему? – пожала плечами Вера. – Можешь зайти в музейный зал и убедиться. Пусто.

– Врешь! – взревел Смирнов. – Дрянь! – Схватив Веру за руку, он потащил ее за собой. – А ну пошли!

Солдаты подогнали мотоциклы от особняка к складскому флигелю в парке. Это было необходимо, чтобы осветить склад, из которого они выносили ящики, тут же их и открывая.

– Здесь только русские иконы… Что нам с ними делать? – переговаривались они. – А может, ценные… Во всяком случае, стоит отправить домой посылкой.

На аллее показалась худенькая ковыляющая фигурка. Смотрительница Ольга Ивановна, ночевавшая в дальнем флигеле, была так встревожена шумом в парке, что не успела даже одеться, только накинула шаль на домашний халат.

– Что здесь происходит? – воскликнула она. – Кто здесь?

В ярком свете фар она не сразу различила, кто перед ней. А поняв, что это немецкие солдаты, вскрикнула.

– Это местная жительница, – сказал один другому. – Прогони ее.

– Пошла, пошла!

Второй замахнулся иконой, которую вынул из ящика. Увидев икону в его руках, Ольга Ивановна бросилась к солдату с криком:

– Вы не имеете права!

Тот оттолкнул ее, но старушка уже вцепилась в икону так, что вырвать ее из сухоньких рук было трудновато. Пока солдат пытался это сделать, его товарищ подошел и, невысоко подняв автомат, ударил Ольгу Ивановну прикладом по голове.

Старушка тоненько вскрикнула и упала замертво.

– Старая дура, – поморщился он и, взяв за ноги, оттащил тело в сторону.

Когда Смирнов, держа Веру за руку, подошел к складу, солдаты как раз вынесли оттуда еще несколько ящиков с иконами.

– Больше ничего нет, – отрапортовал первый.

– Я же говорила, – сказала Вера.

Смирнов перевел на нее взгляд. Исступление, которое было в этом взгляде, заставило ее похолодеть.

– Врешь! – судорожно выдохнул он. – Где-то здесь спрятали. Я тебя насквозь вижу.

Вера хотела возразить, она уже лихорадочно придумывала, что бы сказать такое, что показалось бы убедительным даже этому безумцу, охваченному страстью… Но тут в лучах мотоциклетных фар на аллее показалась еще одна женская фигура.

– Вера! – вскрикнула Надя.

Все Верино самообладание улетучилось мгновенно. А она-то благодарила судьбу за то, что именно сегодня Надя устала так, что спит мертвым сном и не знает о происходящем в доме и в парке!

– Уходи сейчас же! – отчаянно закричала она.

– Куда это – уходи? – Смирнов шагнул к Наде. – Где коллекция?

В это мгновение Надя увидела распростертую на земле старушку и бросилась к ней.

– Ольга Ивановна! – Она присела рядом с лежащей и увидела лужу крови вокруг ее головы. – Боже…

Тут и Вера заметила убитую. В глазах у нее потемнело, хотя в парке и так стояла тьма, разорванная лишь фарами немецких мотоциклов.

– Подонок!

Она стремительно обернулась к Смирнову. Тот перехватил ее руку прежде, чем Вера успела ее поднять.

– Поговори мне! – Свободной рукой он ударил Веру по щеке. – Сама рядом ляжешь. – И, не обращая внимания на Верин вскрик, заявил: – Ладно. В темноте искать бессмысленно. Утром всё покажешь. – Он повернулся к солдатам и скомандовал: – Закройте их обеих до утра на складе.

– Мы сломали замок, – сообщил солдат.

– Досками двери забейте! – рявкнул Смирнов.

К позднему зимнему рассвету пошел снег. Крупные хлопья кружились за маленьким зарешеченным складским окошком, как в сказке о Снежной королеве.

– Ольга Ивановна, бедная, – всхлипнула Надя. И с ужасом проговорила: – Как они могли ее убить? Это не люди…

– Да уж, Достоевского они не читали, – мрачно заметила Вера.

– Ты еще иронизируешь…

– А что остается?

– Чего он от тебя хочет? – спросила Надя. – Я так растерялась, что не расслышала даже.

– Коллекцию хочет.

– Отдай ему все! – горячо воскликнула она. – Верочка, я всегда говорила, что коллекция дороже всего… Но сейчас…

Вера молчала. Она не хуже сестры понимала, что в сложившейся ситуации размышлять не приходится, но природное упрямство, отвращение к Смирнову, ужас от гибели Ольги Ивановны – все это образовало в ее душе такую гремучую смесь, которая была теперь сильнее ее обычного прагматизма.

– Что ты молчишь? – робко спросила Надя. – Вера! Они же тебя убьют!

Вера не ответила, и Надя умолкла тоже.

Смирнов в ярости шел через парк к складу. Он надеялся обнаружить какие-нибудь признаки, по которым сможет определить, где спрятана коллекция, но, как назло, к рассвету, когда он вышел для этого в парк, повалил такой снег, что земля побелела мгновенно. Ничего под этим покровом не увидишь, во всяком случае с ходу.

«Что ж, придется, значит, расспросить, – мелькало у него в голове. – И расспрошу, чертова ты баба, можешь быть уверена!»

Вдруг на одной из боковых аллей он увидел быстрый промельк. Кто-то шел между осенними голыми деревьями, кто-то очень высокий.

– Стой! – крикнул Смирнов. – Стой, сказал!

Достав из кобуры пистолет, все ускоряя шаг, он бросился за непонятной фигурой, которая вопреки законам физики не темнела, а светлела перед ним. Впрочем, Смирнову было не до физики – он мчался уже во всю прыть, преследуя загадочного типа, но при этом не приближался к нему ни на шаг, хотя тот свои шаги не ускорял вовсе. Вдобавок снегопад усилился, и, наверное, от этого Смирнову стало казаться, что фигура перед ним не идет, а летит над землей. Усилился и ветер – его вой становился все громче, делался суровым, складываясь при этом в отчетливую мелодию.

Все это было так страшно, так как-то… карающе, что Смирнов остановился у парковой ограды и, задыхаясь от быстрого бега, заткнул уши, как делал это в далеком детстве, когда боялся чего-нибудь непонятного.

Это успокоило его, по крайней мере он отдышался. А когда отнял ладони от ушей, то снова услышал гул, но совсем другой – мерный. Через мгновение Смирнов понял, что это не гул, а топот тысяч сапог.