И улыбнулся той самой улыбкой, от которой у нее заходилось сердце много лет назад.

Надя не выдержала и улыбнулась тоже.

– Не убьют, – сказала она.

– Ты откуда знаешь?

– Знаю.

– Надя, я потому пришел… – смущенно проговорил Павел. – Прости меня. Пожалуйста.

– За что? – пожала плечами она.

– За все. Закрутило меня тогда. Работа, успех… Я ведь тебя страшно обидел. Думаешь, не понимаю? Когда ты с теми девками меня застала… – Он опустил взгляд, но тут же снова посмотрел на нее. – Что дальше будет, не знаю. И не могу вот так, с тобой не простившись… Уйти.

Надя быстро протянула руку и приложила ладонь к его губам.

– Не произноси это слово, прошу тебя! – попросила она. – Все теперь неважно. Паша, милый…

– Как и не расставались, – сказал он, когда закончился их первый поцелуй.

– Мы не расставались, – кивнула она.

И первый поцелуй стал вторым, третьим… Бесконечным.

Луч позднего зимнего солнца коснулся Павловых губ, закрытых глаз. Он поморщился во сне, потом открыл глаза и мгновенно сел на кровати. Надина голова соскользнула с его плеча, и она проснулась тоже.

– Черт! – воскликнул Павел. – Проспал!

– Это я виновата! – Надя стала одеваться сама и подавать ему разбосанные по полу гимнастерку, ремень. – Не волнуйся… Ты успеешь… – проговаривала она. – Все будет хорошо!..

– Все в порядке? – спросил Фамицкий, глядя, как в большую палату вносят на носилках новых раненых.

– Так точно, товарищ начальник госпиталя! – отрапортовал начмед. – Полна коробочка.

– Сейчас еще привезут. Придется потесниться.

– Потеснимся, товарищ начальник госпиталя!

Семен увидел, как за спиной у начмеда, в открывающейся за окном панораме парка, бегут по центральной аллее Надя и… Что за солдат бежит рядом с нею, почему и куда бежит, он понять не успел – на аллее показался военный патруль. Семен увидел, как начальник патруля что-то спросил у Надиного спутника, а потом два солдата вскинули винтовки и, оттолкнув Надю, взяли того под конвой.

Наблюдать все это со стороны Семен не мог. Он бросился к выходу из палаты. Начмед проводил его удивленным взглядом.

Когда Семен выбежал на аллею, то услышал отчаянный Надин крик:

– Он не дезертир!

– В чем дело, товарищ старший лейтенант? – спросил Фамицкий у начальника патруля.

– Дезертира задержали, – ответил тот. – Самовольно оставил часть.

– Он только проститься! – воскликнула Надя.

– Это, гражданка, значения не имеет, – презрительно глядя на нее, объяснил старший лейтенант. – Оставил расположение части в военное время. – И приказал ее спутнику: – Вперед. Пошел.

Тот подчинился, потом обернулся и взглянул на Надю так, что она бросилась за ним с криком:

– Паша!

Конвойные остановились и угрожающе направили на нее винтовки. Семен схватил Надю за руку и сказал:

– Вам его не отдадут.

– Он не дезертир! – Надя попыталась вырвать руку, вырваться из его рук, но, конечно, ей это не удалось. – Он… только со мной увидеться! – в отчаянии закричала она. – Паша! Я люблю его! Я его не отдам!

– Надя, вас просто застрелят. – Сердце у Семена билось стремительно, но голос звучал спокойно. Весь его хирургический опыт стоял за этим спокойствием. – Я через час еду за ранеными на станцию, возьму вас с собой. Зайдем в комендатуру и все выясним.

Лушка сделала шаг, другой – и поняла, что сейчас помрет. Вот прямо сию минуточку! Она легла на снег и завыла, как собака. Сбоку она видела свой огромный живот, будто отдельное от себя существо. Да он и был от нее отдельным – она его ненавидела.

– Наташка, чертова дрянь! – выла Лушка. – Чтоб тебе самой так подыхать! И-и-и!.. – заскулила она. – И зачем я с мужиком твоим связалась, зачем ему давала?!

А кого ж ей было проклинать, как не Наталью? Когда полчаса назад, почувствовав, что начались схватки, Лушка огородами добрела до ее избы и попросила помочь, что ей эта стервь ответила?

– Говорила, подарочек от Степы у тебя? – прошипела Наташка. – Вот и радуйся подарочку!

И захлопнула окно. А кольцо-то Степино, которое Лушка ей за помощь предложила, однако, взяла!

Так и вышло, что Лушка побрела через Оборотневу пустошь в усадьбу одна, и лежит теперь на снегу как собака, и смертушка ее близко!

В холодном зимнем воздухе послышался рокот мотора. Лушка приподнялась, увидела вдалеке грузовик, попыталась встать, хоть на четвереньки, но это ей не удалось – боль пронзила ее от горла до самых пяток, и, вскрикнув, она обеспамятела.

Надя вряд ли заметила бы темное пятно на белом снегу у тропинки, ведущей от деревни к усадьбе. Сидя в кабине рядом с шофером, она хоть и смотрела перед собою, но не видела ничего. Совсем ничего.

Когда час назад она вышла из станционной комендатуры, ее трясло так, что она не могла даже отвечать на вопросы Фамицкого. И только когда он спросил: «Расстреляли?» – она закричала:

– Нет! Нет!

Узнав, что Павла Кондратьева отправили в штрафную роту, Фамицкий сказал:

– Главное, он жив. Будем искать. Надя! Вы слышите меня? Мы его найдем.

И повел ее к грузовику, в кузов которого укладывали стонущих раненых, и с той минуты она ни слова больше не произнесла.

По крыше кабины постучали, послышался голос Фамицкого:

– Останови!

Надя безучастно смотрела, как он выпрыгивает из кузова и, проваливаясь в снег, направляется к узкой, протоптанной в снегу тропинке, которая связывает усадьбу с деревней. На тропинке лежал человек. Фамицкий наклонился над ним, потом распрямился и крикнул шоферу:

– Помоги!

И только когда Надя увидела, что шофер и Фамицкий ведут, а вернее, подхватив с двух сторон, волочат по снегу бесчувственную женщину с огромным животом, это вывело ее из оцепенения. Она поспешно открыла дверь и выпрыгнула из кабины.

– Господи! Это же Луша! – ахнула она. – Луша Анисимова!

– Наверняка к нам рожать потащилась, – сердито бросил Фамицкий.

– Ну а куда же? У нас же госпиталь.

– Вот именно что прифронтовой госпиталь, а не роддом.

– Она не умрет? – спросила Надя.

– Не знаю, – поморщился Фамицкий. – В кабину ее, – скомандовал он шоферу.

– Двое! – ахнула Надя.

Она уже час стояла под дверью операционной. И вот наконец оттуда вышла дюжая медсестра, держа на обеих руках младенцев, кое-как завернутых в чистую ветошь.

– Принимай, – сказала она.