Мгновенно вспомнился шифроблокнот с коротким сообщением. Он расценил это как проявление благодарности, как обязательную жертву, мзду. Самец крикнул в нем: возьми ее! Возьми! Пришла сама, приласкалась, захотела…

Сжал кулаки, выдавил сквозь стиснутые зубы:

— Я уже сплю…

— Мне страшно одной, — вдруг призналась Татьяна. — Скоро полночь… Только сейчас он вспомнил о вчерашних ее галлюцинациях, отбросил одеяло, уложил к стенке. — Теперь не страшно?

— Теперь нет, — она угнездилась возле плеча, обдавая шею теплым дыханием. — Всю жизнь мечтала спать вот так, под сильной рукой мужа… Вам не понять, какое это счастье.

— И не удалось? — спросил он, стараясь не поддаваться искушениям.

— Почему же… Четырнадцать месяцев жила под рукой.

— А потом?..

— Мужа убили, — как-то просто сказала Татьяна. — Он был немец, наш разведчик, завербованный еще в студенчестве… Сдали свои. Мне удалось бежать на территорию Восточной Германии, семь месяцев беременности…

— Ты была нелегалкой? — не сумел он скрыть удивления.

— Тогда — я была просто женой нашего разведчика…

— Как сейчас — моей?

— Да, как сейчас твоей… Судьба что ли, работать женой? проговорила она печально и тут же тихо рассмеялась. — И все равно приятно! Знаю, что все не по-настоящему, а приятно. Воображаю себя… Смешно?

В душе сработал сторожок, установленный полковником Зарембой.

— Будем спать?

— Уже засыпаю… твоя сила — это мой покой. Самец поджал хвост, тихо заскулил и куда-то уполз. Осталось чувство собственного достоинства оттого, что сумел сдержать себя в узде. Она казалась ему сексуальной, энергичной, однако не возбуждала диких неуправляемых порывов, как бывшая жена. Была приятна ее доверчивость, ее уверенность в его силе, способности защитить, заслонить от всех напастей, в том числе от собственных духовных, порожденных тоскующим сознанием.

Он и уснул с этими тщеславными мыслями под ее чуть слышное дыхание.

А проснулся от резкого и острого толчка в бок.

— Хватит спать! Слышишь?

— Что? — он прислушался, вытер сбежавшую на щеку слюнку.

— Снова визг и вой! Слышишь?!

Непроизвольный озноб окатил горячую, разогретую сном спину.

— Да это же свинья! — в следующий миг догадался он.

— Слушай! Слушай! А голоса? Человеческие голоса…

Сквозь звенящий многоголосый вой и стон прорывался густой гомон, будто галки кричат! Но почему же слышится человеческая речь?..

Он вскочил, натянул спортивные брюки и отвел край шторы на окне…

На клеверном поле брезжил зеленоватый лунный свет, падающий неизвестно с какой стороны. И в зыбком этом мареве качались и мельтешили драные охвостья человеческих фигур. До призраков было метров семьдесят, склон сопки начинался сразу же за дощатым забором, орущие и воющие скелеты брели под горку, к дому, потрясали оружием, кулаками…

Татьяна смотрела из-за плеча, привстав на цыпочки и прижавшись всем телом.

— Точно так, как вчера, — почти спокойно сказала она. — И время…

Видение притягивало взор, чувства и мысли…

Толпа остановилась неподалеку от забора, закричали вразнобой, по-русски, понемецки и по-фински:

— Схороните наши останки!

— Прикройте землей!

— Спрячьте наши кости!

— Заройте нас в землю!

Георгий стряхнул оцепенение, отпустил штору, стараясь не брякать шпингалетами, медленно отворил раму.

— Принеси ружье, — попросил он. — В углу, за кроватью.

— Может, автомат? — осторожно предложила она.

— Откуда у фермера автомат?

Татьяна достала помповое ружье, вложила в руки. Поспелов отвел штору стволом: скелеты продолжали орать, только более агрессивно, нетерпимо, готовые, кажется, броситься в атаку.

— Такого я еще не видел, — проговорил Георгий. — Бесовщина какая-то… Ничего не пойму! — Камеры не срабатывают?

Татьяна глянула на пульт связи и сигнализации.

— Нет… И вчера тоже…

— Бестелесные существа, привидения… Но смотри, все реально! Можно потрогать рукой…

Колеблющийся зеленоватый свет курился над землей, как туман, скелеты уже бесновались, яростный рев, вой и крики врывались в комнату, резали слух и возбуждали жажду действия.

— А если выйти? — предположил он.

— Нет! — громкозашептала «жена» и вцепилась в руку. — Не пущу! Не знаю, что это, но не пущу.

— Ну что, попробуем старый казачий способ?

— Мне страшно…

— Оттяни штору, — попросил он и вскинул ружье к плечу. — Затыкай уши.

Георгий бил в толпу, выцеливая ближние, крупные фигуры, без разбора: немцы ли в касках, русские ли в расползающихся рваных полушубках. Никто не валился, не падал, и рев не прекращался ни на мгновение. Едва опустел магазин, как загрохотала ответная стрельба, и Поспелов машинально толкнул Татьяну за косяк, сам прижался спиной к стене. Отчетливо слышался характерный чавкающий треск автоматов со свободным затвором типа «шмайсер» и гулкий, хлесткий бой трехлинейных винтовок. Он выглянул из-за косяка: скелеты поливали дом стволов из пятнадцати.

Зрение схватило странную деталь — оружие в руках призрачных солдат держалось твердо, хотя сами они зыбились, не стояли на месте.

И вдруг зеленое свечение на поле завертелось, увлекая скелеты, дробь выстрелов разом опала, стихли все звуки, за исключением долгого, истошного воя. И под этот вой видение свернулось в зеленый шар, подпрыгнуло над землей и стремительно пропало в небе.

— Ты вчера не стреляла? — присматриваясь к сумеречному-клеверному полю, спросил Георгий.

— Нет, побоялась обнаружить себя, — призналась Татьяна. — Думала, если полезут…

— А надо было пострелять… Видишь, хоть и с опозданием, но удрали. Не видишь, убитых не валяется?

— Вроде бы нет… темно. Сходим посмотрим?

— Давай утром посмотрим? — предложил Георгий. — Стыдно сказать, но мне страшно выходить из дома.

— Вчера мне тоже было страшно, — прижавшись к его спине, проговорила она. — Сегодня нет…

Он отставил ружье и неожиданно вспомнил, что нарушил клятву, данную в Москве: не стрелять, не замечать, не помогать…

— Знаешь, за что меня чуть не уволили? — вглядываясь в темноту, спросил он. — Рок надо мной. На операциях не везло. Подниму оружие — сразу труп…

Спиной ощутил, как ее передернуло от зловещей сути его слов. Притиснулась плотнее…