— Но ведь вас любит ваш сын, ваши родители, — мне, право,казалось, что мы имеем дело с некоторым преувеличением.

— Это совсем другое! Они меня не хотят! — вспылилаАнастасия.

— И слава богу, в целом... — шутка в этом случае была весьмауместной, и до того необычайно напряженная Анастасия несколько расслабилась,смутилась и рассмеялась.

— Я имею в виду, что сыну, например, я нужна. А когда янравлюсь мужчине, мне это нужно. Понимаете? — она словно бы ждала, что я всеобъясню сам, чем я и занялся.

— Не совсем. Попробую понять. В случае с сыном вы чувствуетесебя ответственной, вы должны выполнять какую-то функцию, то есть что-тоделать. Он вас, как бы это сказать, принуждает, что ли? Так я понимаю? — Да,так.

— А в случае с мужчиной вы чувствуете, что ответственностькак бы на нем. Ему нужно, и он предпринимает какие-то действия. И вы уже самирешаете, отвечать ему взаимностью или нет. То есть здесь вы как будто свободныот ответственности. Об этом речь?

— Все правильно, — удовлетворенно констатировала Анастасия.

— А родители? — спросил я, чем явно озадачил моюсобеседницу.

— Родители... Родители по-разному. Папа у меня золотой. Мымало времени проводили вместе, но между нами всегда существовала какая-тоглубокая связь. Он из молчаливых, а вот мама, наоборот, она... Иногда мнекажется, что у нее вместо головы — рупор. Подумать, столько лет уже прошло, какмы не живем вместе, а мне все время кажется, что она вот-вот нагрянет «синспекцией». Мне придется оправдываться, что-то объяснять. Она всегда требовалаот меня соответствия какому-то идеалу, точнее — эталону. Если бы ей надо былобы придумать девиз, то он звучал бы так: «Лучшая человеческая особь женскогопола — это серая мышь!»

— И это угнетает больше всего...

— Я всегда чувствовала себя особенной. А мама заставляламеня одеваться, как все (на самом деле это значило — хуже, чем все), говорить,как все, думать, как все. Я так не могу, это меня угнетает. Да, вы правы,угнетает. Я постоянно была ей что-то должна, что бы ни делала — все плохо.Ничем не угодишь, тебя словно бы и нет совсем, но при этом только о тебе иговорят. А папа всегда меня поддерживал. Мы с ним еще одного знака, погороскопу то есть. Он понимал меня без слов, я с ним чувствовала себя свободной— легко, просто, словно бы оживала.

— А отец, он не заступался за вас, когда с мамой возникаликонфликты?

— Ну он мог сказать: «Люся, перестань, уже достаточно», ноэто если уж она совсем срывалась. А так просто — нет. С ним было хорошо, когдамы были вдвоем.

Вот такой разговор, точнее, часть разговора. И, несмотря наего кажущуюся пространность, он необычайно содержателен. Анастасия с детстванаходилась в ситуации противоречивых требований (или, если угодно, ожиданий) состороны родителей. Мама требовала от нее исполнительности и послушания, а отец,напротив, позволял все и полагал, по всей видимости, что главное для девочки — эточувствовать себя комфортно, он, условно говоря, требовал от нее, чтобы она быладовольна и радовалась жизни.

При этом позиция отца всегда была пассивной, и рассчитыватьна его заступничество Анастасия не могла, поэтому у нее и сформировалась этаассоциация — если меня любят и дают чувство защищенности, то я живу, а если нелюбят — то умираю. Так она, сама того не осознавая, загнала себя в состояниезависимости от сторонней, ни к чему не обязывающей любви. Когда она нравиласьмужчинам, вызывала их интерес, она чувствовала себя так, как она чувствоваласебя вместе с отцом, — уверенно, свободно и радостно. Когда же такого вниманияей не оказывали, она, напротив, замыкалась, словно бы пряталась в скорлупу,подсознательно ожидая, что сейчас вот-вот «нагрянет мать».

Здесь, кроме прочего, очевидно проглядывает и внутреннийпротест, направленный в сторону матери. Отличаться, быть особенной, уникальной,а не «серой мышью» — вот каким образом она пыталась протестовать против своейматери с ее «рупором» вместо головы. И, разумеется, для того чтобы этот протестбыл весомым, опять требовались мужчины, проявляющие к ней внимание. Ведь еслиони проявляют к ней внимание, значит, она особенная, уникальная.

«Мне необходимо чувствовать себя любимой!» — в этой фразезвучит желание приблизить к себе отца и максимально отдалить мать, защититьсяот нее. В действительности, женщине значительно важнее любить, но Анастасиямогла влюбляться только в ответ на чье-то чувство. Так она не чувствовала себяобязанной, должной что-то делать, она как бы перепоручала ответственность заэти отношения на другого человека. Когда же ее муж ушел, Анастасияпочувствовала беззащитность.

При всем при том, что она хотела быть «особенной»,«уникальной», она не чувствовала уверенности в себе. Потому что с самогоначала, с самого раннего детства эта ее естественная уникальность сталаоружием, средством противостояния матери и потому перестала быть естественной;Теперь Анастасии предстояло вновь ощутить свою уникальность — как женщины, какчеловека, чтобы почувствовать себя защищенной.

И когда мы прошли этот этап, она влюбилась, причем вчеловека, который поначалу не был ею увлечен. Сначала она испугалась своегочувства, ей хотелось, чтобы он как-то грубо отстранил ее, чтобы ее чувствоумерло. Но справившись с этим страхом, она смогла открыться ему своейестественной — женской и человеческой — уникальностью, тогда он ответил ейвзаимным чувством. Помню, как она сказала тогда: «Я счастлива тем, что люблю!»«Все еще необходимо чувствовать себя любимой?» — спросил я с подвохом. «Нет, ненеобходимо, — ответила она, — но это приносит радость».

Если детская любовь исходит из принципа «я люблю, потому чтоя любим», то зрелая — «я любим, потому что я люблю». Незрелая любовь кричит: «Ялюблю тебя, потому что я нуждаюсь в тебе». Зрелая любовь говорит «Я нуждаюсь втебе, потому что я люблю тебя».

Эрих Фромм

Основа основ

Причины тревог и неуверенности... Конечно, у наших тревог инеуверенности масса самых разных причин! Мы, во-первых, страдаем от них простопотому, что мы люди и наш психический аппарат имеет специфический дефект (обэтой причине я уже рассказывал в книге «С неврозом по жизни»); во-вторых, у насвследствие определенного стечения обстоятельств сформировалась привычкатревожиться (об этом мы говорили в книге «Как избавиться от тревоги, депрессиии раздражительности»); в-третьих, мы зачастую не можем не тревожиться,поскольку каждый человек допускает ошибку, которую я назвал «иллюзиейопасности» и описал в книжке «Самые дорогие иллюзии». Но!

Если бы мы рождались сразу взрослыми и не пережили бы своегодетства с его воспитанием и с нашими родителями, то все эти причины были былишь небольшими трудностями, которые мы бы легко могли преодолеть. Однакомногие мои пациенты не всегда управляются со своими тревогами, со своейнеуверенностью при помощи простых психотерапевтических техник, описанных вупомянутых мною книгах. И в этом виновато наше детство, оно научило насчувствовать себя уязвимыми, оно заронило в нас зерно неуверенности в себе, емумы обязаны тем, что не чувствуем себя счастливыми.