Если разобраться, то нельзя быть одиноким, находясь вобществе других людей. Подобное ощущение, если оно возникает, только ощущение,и ничего больше. Мы можем усиливать и развивать это чувство, но станет ли намот этого легче жить? И кто тогда будет виноват в наших несчастьях — наширодители или все-таки мы сами? Да, куда важнее взять на себя ответственность засобственное счастье, нежели перекладывать его на других. Куда практичнее искатьточки соприкосновения, нежели различия и противоречия. В конечном счете, намнечего делить и не о чем спорить. Мы и наши родители — навечно в одной лодке, ия не думаю, что это «трагедия». Трагедия начинается там, где мы пытаемся от нихотречься.

В предыдущей главе мы рассмотрели условия, в которыхформировался наш инстинкт личного выживания (или индивидуальный инстинктсамосохранения). Если этот процесс проходит не очень удачно, то нам предстоитмучиться чувством беззащитности — в том или ином ее виде. Теперь мы переходимко второй части книги и будем говорить о групповом инстинкте самосохранения.Название странное, но попробуем разобраться.

Человек — существо социальное, а поэтому он должен иметьмеханизмы, позволяющие ему выжить в рамках его социальной группы. Если этотинстинкт не будет у него в добром здравии, то группа выведет его изсобственного состава, а там — поминай как звали. Если же он с этой задачей справится,то и он сам, и его группа не погибнут в бесконечных раздорах и склоках. Так чтоэволюционное значение этой части целостного инстинкта самосохранения вполнеочевидно.

Потребность в социальном одобрении и достойном социальномстатусе — естественна для каждого человека. От того, насколько хорошо мысправимся с этой задачей, зависит и то, насколько мы будем чувствовать себяудовлетворенными жизнью. Надо ли говорить о том, как велика роль нашихродителей в процессе формирования нашего группового (или — иерархического)инстинкта самосохранения? Надо, потому что они — наша первая «социальнаягруппа», и от того, как мы обустроимся в ней, зависит и то, какими мы будем всюсвою ближайшую жизнь.

Социальные отношения, то есть, проще говоря, отношениячеловека с человеком, — это, к сожалению, прежде всего выяснение «силы». Влюбом коллективе можно увидеть, что прежде всего его члены проверяют друг другапо критерию «силы» — кто сильнее физически, кто сильнее интеллектуально, ктосильнее психологически. Нам это важно знать, поскольку это определяетдиспозицию сил в данном коллективе, хотя, конечно, такие проверки подчасвыглядят не слишком красиво. Но что поделать, природа требует.

В детских коллективах эта борьба за власть заметнее, потомучто проблема определения своего места, своей роли и своей власти, в концеконцов, имеет для юных отпрысков и девиц первостепенное значение. Они еще необтесались жизнью, они еще не знают, что «сила» — это в сугубо человеческихотношениях не главное. Хотя... Так или иначе, но впервые малышу предстоитпомериться силами со своими родителями; именно с ними, со своим отцом иматерью, он вступает в «конкурентную борьбу». И, к сожалению, она редко делаетего сильнее, скорее напротив.

Я мог пользоваться тем, что Ты давал, но лишь испытываячувство стыда, усталость, слабость, чувство вины. Поэтому я могу благодаритьТебя за все только как нищий, но не делом.

Франц Кафка («Письмо отцу»)

Кто будет главным?

Наше «я» возникло не сразу, оно формировалось постепенно, ввозрасте от года до трех. И появление этой психологической инстанции было стольже драматичным, сколь и наше физическое появление на свет.

Гениальный психолог Л. С. Выготский, о котором я уже однаждыподробно рассказывал, сделал в свое время замечательное открытие, котороеназвал «кризисом трех лет». В этом возрасте ребенок впервые начинает ощущатьсебя как самостоятельную личность. И слово «кризис» здесь не случайно, потомучто это время, когда малыш ведет себя ужасно, но не по природной своейвздорности, а просто потому, что именно в это время он пытается донести доокружающих и, кстати сказать, до самого себя, что он есть.

Слово «нет» в его репертуаре становится основным, он безконца капризничает, протестует и саботирует все подряд. Почему он это делает?Потому что только так он может почувствовать себя. Когда мы соглашаемся скем-то или с чем-то, мы как будто отождествляемся с этим «кем-то» и «чем-то».Когда же мы не соглашаемся, протестуем, то напротив, утверждаем собственное«я», свое мнение, свою позицию.

Итак, в три года мы впервые ощутили свое «я», и это, вбольшинстве случаев, не сходило нам с рук. Родители были возмущены нашимнепослушанием, сопротивлением, протестом. Они пытались «завернуть гайки», а мыпредпринимали попытки выжить, застолбить свое место в группе — заставить ихуважать и слышать себя. Разумеется, все это выходило и у нас, и у них не богвесть как, но выходило. И в этом противостоянии — абсолютно естественном —стала кристаллизоваться наша личность. И то, какими мы стали, определяется, посути, тем, как мы провели свои детские годы.

Теперь, прежде чем двигаться дальше, нам надо уяснить сутьгруппового (или иерархического) инстинкта самосохранения. Иерархическийинстинкт предполагает, что каждый член группы занимает свое место в иерархии —то есть определенное положение в отношении «верх—низ». На биологическом уровнемы понимаем, — кто сильнее, а кто слабее нас, чьи распоряжения являютсяобязательными к исполнению, а чьи могут быть проигнорированы. Мы готовы подчиняться,но только тем, кто, как мы чувствуем, имеет над нами власть, и хотим управлятьтеми, кто, как нам кажется, должен чувствовать себя в отношении насподвластными.

Вообще говоря, иерархический инстинкт обеспечивает в природесокращение количества внут-ригрупповых конфликтов, управляемость группы изодной точки («верха») и эффективность группы как целого. Действительно, есликаждый член группы хорошо знает, кто чего стоит, ему легко выстроить правильнуюмодель поведения, которая позволит ему, с одной стороны, избежать конфликтов сболее сильными членами группы и, с другой стороны, быть более снисходительным вотношении слабых, поскольку те, в свою очередь, знают, на чьей стороне сила.

И мы должны осознать — это сидит в каждом из нас и от этогоникуда не деться. Буквально холкой мы чувствуем тех, кому мы должныподчиняться, и тех, кто должен подчиняться нам. Причем степень нашего взаимногородства не имеет в этом вопросе никакого значения: мы боимся тех, кто«наверху», мы не приним??ем в расчет тех, кто «внизу», и мы чувствуем себянаиболее хорошо с теми, кто с нами «на равной ноге».

Возвращаемся к нашей паре «родитель—ребенок». Родитель можетсколь угодно долго уверять нас, что он «демократичен», что он «партнер» и«друг». Но мы, будучи его ребенком, чувствуем, что он «начальник», и он, кстатисказать, чувствует то же самое. Как, в таком случае, он будет воспринимать нашипопытки заявить о своем «я»? Которые, на самом деле, есть самый настоящийсаботаж, ведь мы — ни много ни мало — требуем признать свою суверенность,«незалежность», а проще говоря, пытаемся дискредитировать иерархическийинстинкт.