— Ты смелая девушка, Оливия! А теперь иди сюда.

Гарри открыл деревянную дверь, выкрашенную синей краской и ведущую в огород. Пройдя безупречно ровные грядки с капустой, картошкой и турнепсом, они оказались у входа в теплицу, которая приютилась в углу сада в окружении высокой стены из красного кирпича. Гарри отворил еще одну дверь и вместе со своей спутницей шагнул внутрь помещения.

Резкие цветочные запахи и жара живо напомнили Оливии ее родину. Вдыхая знакомые ароматы, девушка любовалась открывшимся перед ней буйством красок.

— Ох, Гарри! — восхищенно воскликнула она и медленно побрела вдоль длинных грядок с растениями. — Какая божественная красота!

Девушка обернулась к своему спутнику, и Гарри увидел в ее глазах слезы. Она нагнулась к изящному желтому бутону, обхватила его ладонями и понюхала.

— Это плюмерия. Она росла под окном моей спальни в Пуне. Каждый вечер, ложась спать, я наслаждалась ее ароматом. — Она опять зарылась носом в цветы. — Я и представить не могла, что ее можно вырастить в Англии.

Гарри был тронут ее волнением. Только сейчас он понял, как сильно скучает Оливия по теплым краям, изобилующим такими сказочными цветами. Много лет она жила в их окружении и вдруг оказалась в суровых английских условиях.

— Ты можешь взять их с собой, правда, Джек? — Гарри обернулся к садовнику, мужчине средних лет с обветренным морщинистым лицом — свидетельством многолетней работы на открытом воздухе.

— Конечно, мистер Гарри, — с улыбкой ответил садовник. — У меня еще много таких цветов. Я наконец-то научился выращивать плюмерию, а ведь это совсем непросто, — проворчал он. — Вы можете ходить здесь, сколько хотите, мисс. Мне приятно, что кто-то оценил мой труд.

Оливия бродила по теплице, нюхала цветы и гладила их бархатные лепестки.

— Вы проделали отличную работу, Джек, — заметила она. — Эти цветы, как и я, не способны полюбить английский климат.

— Я выращиваю их уже пятнадцать лет и, хоть я ботаник-самоучка, понимаю, что им нравится, а что нет. А мой сын Билл, — Джек показал на высокого симпатичного парня, поливающего цветы в глубине теплицы, — прекрасно чувствует каждое растение. Верно, Билл?

Молодой человек обернулся и кивнул.

— Мне гораздо приятней возиться с цветами, чем с капустой, — заявил он с усмешкой. — Самое интересное, это когда у нас появляется новая луковица и мы еще не знаем, что из нее вырастет.

— Билл — прирожденный цветовод, мистер Гарри. Он будет мне хорошей сменой, — подтвердил Джек, — если его не призовут на войну. Говорят, уже набирают солдат из Территориальной армии. — Джек с тревогой взглянул на своего господина. — Это правда, мистер Гарри?

— Не могу ничего тебе сказать, Джек, — уклончиво ответил Гарри. — Наверное, все мы сейчас находимся в неведении.

Джек обернулся к Оливии:

— Если и впрямь начнется война, я, по крайней мере, уберегу теплицу, мисс. В прошлый раз немецкая пуля разворотила мне ногу, так что меня больше не пошлют на фронт.

— Джек, Билл, вы замечательные работники, — похвалил Гарри. — Молодцы!

— Передайте ее светлости, пусть заглянет в теплицу, когда будет время. Только что зацвела одна из тех новых луковиц, что она мне дала, и я хочу показать ей растение. — Джек дотронулся до своей кепки. — Всего вам доброго, мистер Гарри. И вам, мисс. Наслаждайтесь вашей плюмерией.

— Большое спасибо, вы очень любезны, — сказала Оливия и вместе со своим спутником вышла из теплицы. — Как хорошо, что ты сводил меня сюда, Гарри! — восторженно воскликнула она. — Сразу поднялось настроение.

— Рад, что тебе понравилось, — добродушно ответил Гарри. — Там очень красиво, правда?

Они вновь пересекли огород и молча вернулись к дому. Гарри закурил еще одну сигарету и, сделав несколько затяжек, со вздохом раздавил окурок ногой.

— Знаешь, о чем я подумал? Если действительно начнется война, то ни одна семья нашего поместья не останется в стороне. Вот Билл. В последнее время он ухаживает за Элси, одной из наших горничных.

Оливия улыбнулась:

— Я уже познакомилась с Элси. Умная, хорошая девушка. И жених у нее симпатичный.

— Он перестанет быть симпатичным, если фашистская пуля разнесет ему пол-лица, — проворчал Гарри и обернулся к Оливии, когда они поднялись на террасу. — Прости мой пессимизм, но я невольно спрашиваю себя: что станет с поместьем, когда всех наших молодых работников призовут на войну?

— Вместо них придется работать женщинам, — с усмешкой отозвалась Оливия.

Гарри искренне улыбнулся и отвесил ей полупоклон.

— Вот мы и пришли, миссис Панкхёрст[7]. Я с удовольствием показал вам наш скромный сад, а теперь пойду поищу ружья, пока никто не заметил моего отсутствия.

— Почему ты не отправился на охоту с остальными мужчинами? — спросила девушка.

— Сказал, что у меня неотложные дела. Но если честно, это отговорка. Я не люблю охотиться. — Он протянул ей руку. — Возможно, мы уже не увидимся до твоего отъезда. До свидания, Оливия. Желаю счастливой поездки в Лондон. Мне было очень приятно с тобой познакомиться.

— Мне тоже, Гарри. — Она пожала ему руку и улыбнулась в ответ.

Леди Варе, бабушка Оливии, и родители девушки договорились, что Оливия приедет в Лондон и будет жить там до окончания светского сезона. Их дом в Суррее находился слишком далеко от столичного блеска, а дебютантке не пристало начинать с глухой провинции. Поэтому, покинув Уортон-Парк, через две недели Оливия прибыла со своими чемоданами в бабушкин дом на Чейни-Уок.

Это жилище хранило на себе печать давно ушедшей эпохи: комнаты были уставлены викторианской мебелью, перегружены тяжелыми парчовыми шторами и узорчатыми обоями. Такая обстановка угнетала Оливию. Хорошо хоть ее поселили на четвертом этаже, в отдельных тесных апартаментах, где, по крайней мере, было довольно светло. По утрам она раздвигала шторы, открывала окна и смотрела на Темзу: речной пейзаж помогал ей справляться с клаустрофобией.

Чтобы стать дебютанткой, надо сначала отметиться в Сент-Джеймсском дворце. Девушку могли представить ко двору, только если у нее имелась попечительница — дама, прошедшая процедуру представления. На роль такой поручительницы вполне годилась мама Оливии, однако леди Варе вознамерилась сама заняться этим делом. В конце концов, мама Оливии сдалась под ее напором и уехала домой, в Суррей, предоставив собственной матери свободу действий: пожилая дама решительно начала готовить внучку к выходу в свет.

Если не считать бесконечных примерок платьев, Оливии нечем было заняться. У нее оказалось слишком много свободного времени, которое она проводила в мыслях о Гарри Кроуфорде и своем пребывании в Уортон-Парке. Дна дня, проведенных там, казались ей волшебной сказкой. Девушка вспоминала беседы с Гарри и радовалась, что он общался с ней, как с равной по интеллекту. Это не шло ни в какое сравнение с ее теперешней жизнью в Лондоне: здесь она чувствовала себя безмозглой куклой, которую наряжают в красивые одежки. Конечно, как только откроется светский сезон, ее безделью придет конец: она закружится в вихре танцев, ленчей и поздних ужинов, начнет вращаться в высшем обществе и подыскивать себе подходящего жениха.