палубе парохода, быстро шедшего по волнам океана. Рядом работали на корме матросы. Мейнард смотрел на огни Ньюпорта, пробивавшиеся сквозь тьму.

Его внимание привлек огонек на верху утеса. Он знал, что это светится окно в южной части «Оушн Хаус».

Он совсем не подозревал, что сейчас о нем говорят в этом кишащем муравейнике красоты и моды, иначе пожалел бы о своем спешном отъезде.

Не думал он и о том деле, которое увлекало его. Мысли его были полны сожалений. Даже пылкая любовь к священному делу свободы не избавила его от этих сожалений.

Рузвельдт, стоявший рядом и видевший тень на лице друга, легко догадался о ее причине.

— Послушайте, Мейнард, — сказал он фамильярным тоном, — надеюсь, вы не вините меня за то, что я вас вырвал оттуда. Я вижу, вы что-то там оставили.

— Оставил что-то? — изумленно повторил Мейнард, хотя и понимал, что имеет в виду граф.

— Конечно, оставили, — оживленно ответил Рузвельдт. — Разве вы можете провести на одном месте шесть дней подряд, не оставив возлюбленную? Верно, повеса?

— Вы несправедливы ко мне, граф. Заверяю вас, я никого…

— Ну, ну, — прервал его революционер, — даже если оставили, забудьте, будьте мужчиной! Пусть теперь сабля будет вашей возлюбленной! Подумайте о том, какие перед нами великолепные перспективы. Как только мы прибудем в Европу, вы примете на себя командование целой студенческой армией. Так решила Директория. Отличные ребята, уверяю вас, эти немецкие студенты, подлинные сыны свободы — a la Schiller,[45] если хотите. Можете с ними делать все, что захотите, пока ведете их против деспотизма. Хотел бы я иметь такую возможность!

Слушая эти волнующие слова, Мейнард постепенно забывал о Ньюпорте — Джули Гирдвуд уходила из его мыслей.

«Может, это и к лучшему, — думал он, глядя на фосфоресцирующий след. — Если бы даже я завоевал ее, что сомнительно, из нее бы не получилась такая жена, какая мне нужна. Конечно, я никогда больше ее не увижу. Возможно, оправдается еще раз пословица: «Свет клином не сошелся». Впереди не менее великолепное сияние!»

Глава XVII

«ТРУС!»

Не успел пароход, несущий капитана Мейнарда из залива Наррагансет, обогнуть мыс Юдифь, как имя его многими стало произноситься с презрением. Два десятка джентльменов видели, какое оскорбление он нанес англичанину, и все, кто это видел, пересказывали остальным. Конечно, будет вызов и дуэль. После такого оскорбления нельзя ожидать ничего другого.

И когда было сделано открытие, что оскорбитель исчез, все удивились и начали соответственно интерпретировать его исчезновение.

У многих такие разговоры вызывали раздражение. О капитане Мейнарде было мало что известно, кроме сообщений в газетах, которые называли его имя в связи с мексиканской войной.

Однако это доказывало, что он служил в американской армии. Как только стало известно, что оскорбленный — английский офицер, неизбежно сказались национальные пристрастия и чувства.

— В конце концов, — говорили некоторые, — Мейнард не американец!

Несколько смягчило представление о его трусости известие, что он весь день провел в отеле и что противник послал вызов только после того, как капитан уехал.

Однако вскоре эта задержка получила удовлетворительное объяснение, и больше всех для этого постарался Суинтон. Со стыдливым видом он излагал обстоятельства своего «похмелья», полагая, что никому не известно о письме, которое он получил от Рузвельдта.

И так как о нем действительно как будто никто не знал, общий вердикт был таков: герой М., как назвали его некоторые газеты, сбежал с поля битвы, на котором нельзя так нарочито демонстрировать свою храбрость.

Однако были и такие, кто не считал, что отъезд Мейнарда объясняется трусостью. Эти люди полагали или подозревали, что есть какой-то иной мотив — однако, в чем он заключается, они не догадывались.

Все же происшествие оставалось необъяснимым, и если бы капитан Мейнард покинул отель утром, а не вечером, его называли бы гораздо более презрительными именами. Он все же оставался в отеле достаточно времени, что в какой-то степени защитило его от поношения.

Тем не менее, он оставил поле боя мистеру Суинтону, который, благодаря бесчестному исчезновению противника, приобрел репутацию почти героя.

Лорд инкогнито кротко принимал свою славу. Он опасался, что Мейнард вернется, или что они встретятся в каком-нибудь уголке мира: в любом случае придется отвечать за торжествующее хвастовство. Поэтому он демонстрировал скромность, отвечая на расспросы:

— Пуоклятый тип! Ускользнул от меня, и я не знаю, где его найти! Ужасно неловко!

В таком виде рассказ распространился по всему отелю и, конечно, достиг номера, занятого семейством Гирдвуд. Джули была среди первых узнавших об отъезде Мейнарда: она сама была его удивленным свидетелем.

Миссис Гирдвуд только обрадовалась его отъезду, и причина ее не интересовала. Достаточно знать, что ее дочь в безопасности от его домогательств.

Совсем иными были мысли дочери. Только сейчас начала она чувствовать, как сильно хочется ей обладать тем, чем не суждено владеть. Орел слетел к ее ногам, позволил погладить себя. Но лишь на мгновение. Она отдернула руку. И теперь гордая птица с негодованием улетела и никогда не вернется к ней!

Она слушала толки о трусости Мейнарда и не верила им. Знала, что у его внезапного отъезда должна быть другая причина, и встречала сплетни презрительным молчанием.

Тем не менее, она не могла не сердиться на него. Гнев смешивался с раздражением.

Уехал, даже не поговорив с ней, не ответив на ее унизительное признание, которое она сделала, выходя из бального зала! Она опустилась перед ним на колени, а он ни словом на это не отозвался!

Она ему совершенно безразлична.

Когда она снова вышла на балкон, спустилась ночь. Джули стояла, глядя на океан. Молчаливая и одинокая, она видела огни парохода, которые, словно блуждающие огоньки, летели над потемневшей водой и наконец исчезли за укреплениями форта.

— Уехал! — говорила она про