экзотическую сладость похоже было…

– А варенье бродить не начало? – вдруг спросила тетя Вера.

– Не, ма, я пробовал, – отвечал Славка. – И бормотухой не пахло совсем. А что?

– Да как будто слегка в голову бьет… – заметила тетя Вера.

Тут и я заметил, что вправду словно легкий-легкий кайф ветерком в мозгах завертелся от вывернутого варенья. И Славка согласился. Наконец взялась попробовать и Санька.

– Ты осторожнее! – вдруг на полном серьезе не сдержался Славка.

Санька метнула в него сердитый взгляд и зачерпнула полную ложку.

– Не обожгись, говорю! – прямо с отеческой сердитостью возбухнул Славка.

Но Санька не стала обжигаться. Подула, язычком лизнула… и сказала с напускным разочарованием:

– Фигня, конечно, получилась… Ну ладно. Для корейской жизни и так сойдет.

Новые превратности любви!

Между тем, уже всерьез смеркалось. Пора было по домам. Славка вызвался проводить, но моя сестренка вдруг отказала наотрез:

– Не надо! Пожалуйста, не надо сегодня!.. Вон варенье помешай еще, а завтра расскажешь… Как удивил ее и все такое.

Мы со Славкой в тот вечер только и делали, что между собой переглядывались: трудно объяснимая мотивация моей сестренки тоже только и делала, что нас, пацанов, удивляла.

Ну ладно. На том, значит, расстались, и близнецы почапали до дому.

Санька по дороге смотрела себе под ноги и строго молчала – не тронь ее!

Пришли домой. Павлины уже поели, но нас за стол пригласили и сказали, что готовы составить компанию чай вместе попить. Я не прочь был еще немного похомячить, но Санька от коллектива резко оторвалась:

– Не хочу больше есть. Устала вообще. Пойду отрублюсь…

И на меня – зырк!

Я догадался, что ей что-то нужно мне такое особенное сказать. Срочно!

Я потащился за сестренкой в комнату. Она, как только вошла, как кинется вдруг на свою постель! Как зароется лицом в подушку!

Я постоял чуток в стороне, в трех шагах.

– Ну и что это означает? – осторожно спросил.

Тут Санька вдруг рывком перевернулась на спину, резко села, русая челка свалилась ей на глаза.

– Ты чо, слепой, что ли, совсем?! – прошипела со стоном.

Ну вот, ясное дело, мужчина всегда виноват неизвестно в чем! Но я не обиделся и максимально мягко сказал:

– Допустим, Саня.

Санька вскинула на меня взор: большущие глаза! И столько в них было всякого-превсякого страдания!

– Я же в Черного влюбилась, Аль! – простонала моя сестренка. – Вот так! По самое-самое не хочу! И что? Мне! Теперь! С этим делать?!

Она закрыла лицо ладошками, вновь резко развернулась вся – и снова уткнулась в подушку.

Не сказать, чтобы я вот прямо обомлел весь! Наверно, и вправду я уже все знал, но не осознавал еще… Поэтому во мне такой пузырь тревоги и напряжения надувался. И тут он как лопнет! Аж в ушах на миг больно стало! И такое вселенское несказанное облегчение я испытал… Будто воздуха никакого не было целую вечность – и вдруг дали!

– Прикольно! – вырвалось у меня так, будто я кашлянул.

– Прикольно ему! – пробухтело из подушки. – А мне что делать?! Спаси меня как-нибудь, Аль! Аль!

И тут я как начну ржать! Прямо истерика со мной случилась. Я рванул через комнату к своей кровати, нырнул в нее и… и лежу-ржу, ногами дрыгаю. Ничего с собой поделать не могу! Ржу как придурочный! Только одно слово из меня залпами рвется:

– Это ж бомба! Бомба!

А все потому, что я представил, какая у Саньки с Артурчиком разборка вот-вот выйдет, когда они возьмут волевика, соберут все силы своего духа и решатся наконец признаться друг другу в том, что… вы сами догадываетесь, в чем и как! Все бразильские сериалы отдыхают! Хоть продай им такую придумку за мульен!.. Ну, не знаю, может, в каком и было уже что-то подобное, я ж их не смотрел и не смотрю.

И тут я почувствовал, что Санька уже рядом – и лупит меня всего и руками, и даже ногами! Вроде как и больно, и не больно! Но голову мою не трогает, бережет голову брата.

Вопли моей сестренки долетали до меня как будто из дальних-предальних космических глубин:

– Ты же ничего не понимаешь! Дурак! Дурак! Ничего не понимаешь… – Санька едва переводила дух, лупя своего братика. – Он же тоже – в меня… Славик! И давно! Давно! Только он все в себе держит! Я же все знаю теперь про него!

Ну, эта великая драма меня тоже теперь ничуть не удивила! А только веселья прибавила! И еще – полной анестезии против сестренкиных побоев. Я представил их всех четверых – вместе с Натой Пак – в нужное время и в подходящем месте. И залился по новой! На эту драму стоило посмотреть. Но чуток издали. Типа с бель-этажа! Правда, в этой общей сумме хохота была и приличная толика моей беды, над которой тоже можно смеяться. У моих друзей-то до их любовей рукой подать и даже можно за руку взять… А мне что делать с моей типа Снегурочкой, до которой сто световых лет щи хлебать?! Может, лучше бы было, если б она совсем у меня память о себе стерла? А то мучайся теперь!

Вдруг до нас донесся голос нашей мамы Лины, приоткрывшей дверь из сеней:

– Эй! Кончайте там с ума сходить. Тут ваш друг ждет на крыльце.

Через секунду нас обоих как подменили. Сумасшествие оборвалось. Через эту одну секунду мы с сестренкой уже стояли плечом к плечу – собранные, спокойные, но удивленные.

– Какой друг?!

– Ну, выйдите и посмотрите, – откликнулась мама. – Он почему-то не хочет заходить в дом.

Мы рванули. Я, признаюсь, даже не пропустил сестренку вперед.

Свет с террасы освещал… Славку, стоявшего теперь на границе сумерек. На нем лица не было. Глаза – блюдца, как у филина. Только – у перепуганного филина!

– Ты чего, Слав?! – как и бывает в экстремальных случаях, перешли мы с Санькой на слаженный хор.

– Пацаны! – выдохнул Славка.

Он так и назвал нас с сестренкой обоих – «пацанами». Кажется, второй раз в жизни. Первый – когда он случайно сухое сено поджег в сарае, а мы рядом оказались и живо помогли потушить. Тогда было: «Спасибо, пацаны!»

– Пацаны! У меня только что Ната была! Прикиньте!

Мы обалдели, конечно… и снова четким хором:

– Ничеси! Заходи. Рассказывай!

– Не, лучше вы спускайтесь, – помотал головой Славка. – Я не могу там, у вас. Сейчас поймете.

Он сошел с крыльца вниз. Мы спустились, тихонько закрыв за собой дверь террасы.

Я поглядывал на сестренку. Она держалась не хуже Славки! Как будто никаких сокрушительных прозрений с ней только что и