Я вынимаю ноутбук – вероятно, самое передовое из всех технических устройств, когда-либо пересекавших порог этой берлоги, и ставлю на стопку толстых томов, все из Дальнеполочного фонда. Новенький макбук выглядит будто растерянный пришелец, пытающийся затеряться в толпе широкоплечих землян. Я распахиваю его – светящиеся потроха пришельца наружу! – и запускаю свою визуализацию, пока Лапен идет через комнату с двумя чашками на блюдцах.

Ее взгляд падает на экран и, узнав на трехмерке магазин Пенумбры, она со стуком ставит блюдца на стол. Сцепив руки под подбородком, наклоняется к экрану и наблюдает, как обретает форму контурное лицо.

– Вы нашли его! – хрипло шепчет Лапен.

Она разворачивает на столе, освободив его от книг, широкое полотнище тонкой, почти прозрачной бумаги. Теперь моя очередь открыть рот: на бумаге интерьер магазина, вычерченный простым карандашом, и на нем тоже проведены линии, соединяющие книги на полках. Но ее схема не завершена: честно сказать, едва начата. Видно выступ подбородка, линию носа, но больше ничего. Эти черты, яркие и уверенные, окружены куделью стертых – многослойная история линий-призраков, раз за разом рисуемых и стираемых.

Давно ли, спрашиваю я, Лапен работает над своей с хемой?

У нее все написано на лице. Щеки трясутся, будто она вот-вот расплачется.

– Вот почему, – говорит она, бросая взгляд на мой экран. – Вот почему мистер Пенумбра уехал. Но что вы сделали? Как у вас это вышло?

– Компьютеры, – отвечаю я. – Мощные компьютеры.

Лапен вздыхает и наконец усаживается в кресло.

– Это кошмар, – говорит она. – После стольких трудов.

– Миссис Лапен, – спрашиваю я, – а над чем вы работали? Что это все значит?

Лапен закрывает глаза и отвечает:

– Мне запрещено об этом говорить.

Одним глазом она украдкой бросает взгляд на меня. Я спокоен, смотрю приветливо и стараюсь выглядеть как можно безобиднее. Она вздыхает.

– Но вы были по душе мистеру Пенумбре. Он вас очень хвалил.

Мне не нравится, что она говорит в прошедшем времени. Лапен тянется к чашке, но не достает, так что я беру блюдце с чашкой и подаю ей.

– И так приятно об этом поговорить, – продолжает она. – После стольких лет чтения, чтения, чтения.

Умолкнув, она прихлебывает чай.

– Вы никому не расскажете?

Я качаю головой. Никому.

– Хорошо, – говорит она.

Глубоко вздыхает.

– В братстве Неразрывного Каптала я новичок. А оно существует больше пятисот лет.

Добавляет, с важностью:

– Сколько существуют книги.

Ого. Лапен таки новичок? А ей ведь, наверное, лет восемьдесят.

– А как вы туда попали? – спрашиваю я.

– Магазин, – отвечает Лапен. – Я покупала там лет шесть, ой, или семь. И вот как-то рассчитываюсь за книгу – я так ясно помню тот день, – а мистер Пенумбра смотрит мне в глаза и говорит: «Розмари…» Она похоже изображает Пенумбру.

– «Розмари, за что вы так любите книги?» И я сказала: «Ну, я не знаю».

Она оживляется, почти ребячится.

– «Наверное, я люблю их за то, что они молчат, и я могу брать их в парк».

Она прищуривается.

– Он глядит на меня, ни слова не говорит. Тогда я сказала: «Ну, вообще-то я люблю книги за то, что это мои лучшие друзья». Тут он улыбнулся – у него чудная улыбка – пошел, забрался на стремянку и полез туда, в высоту, куда при мне ни разу не лазил.

Ну ясно. Я уловил.

– Он дал вам книгу из Дальнеполочников?

– Как вы сказали?

– Ой, из… ну, с тех дальних стеллажей. Зашифрованные книги.

– Это codex vitae, – поправляет Лапен, четко выговаривая слова. – Да, мистер Пенумбра дал мне одну из этих книг и ключ для расшифровки. Но он сказал, что никаких ключей, кроме этого, больше не будет. Следующий мне придется искать самой, и потом следующий.

По ее лицу пробегает легкая тень.

– Он сказал, что в непереплетенные я попаду быстро, но мне пришлось очень трудно.

Постойте-ка.

– Непереплетенные?

– Есть три ступени, – объясняет Лапен и перечисляет, разгибая тонкие пальцы. – Новичок, непереплетенный и переплетенный. Чтобы стать непереплетенным, нужно разгадать Загадку основателя. Это, вы поняли, магазин. Идешь от книге к книги, расшифровываешь каждую, ищешь ключ к следующей. Они расставлены специальным образом. Это как будто запутанная нить.

Я понимаю.

– Это и есть загадка, которую я разгадал.

Она отрывисто кивает, хмурится и отпивает чай. Потом, будто внезапно вспоминая: «А знаете, я когда-то была программистом».

Не может быть.

– Но тогда компьютеры были огромными и серыми, как слоны. О, работа это была нелегкая. Мы были первопроходцами.

Очуметь.

– А где это было?

– В «Пасифик Белл», там, на Саттер-стрит.

Она показывает пальцем в сторону городского центра.

– …еще тогда, когда телефон считался сложнейшей техникой.

Лапен усмехается и театрально хлопает ресницами.

– Я была очень современной девушкой, знаете ли.

О, я верю.

– Но уже столько лет прошло с тех пор, как я занималась такими машинами. Мне и в голову не приходило поступить, как придумали вы. Ох, ведь это…

Она машет рукой в сторону груды книг и бумаг.

– …было такой каторгой. Брести от книге к книге.

Некоторые были интересные, но некоторые… Она вздыхает.

С улицы слышится топот, всполошенный птичий хор, а потом раздается нетерпеливый стук в дверь. У Лапен расширяются зрачки. Стук не прекращается. Дверь трясется.

Лапен тяжело поднимается с кресла, поворачивает ручку, и перед нами Тиндэлл, глаза дикие, волосы растрепанные, одна рука у головы, вторая в воздухе, занесенная для стука.

– Он уехал! – вопит Тиндэлл, врываясь в комнату. – Вызван в библиотеку! Как это так?

Он обходит комнату быстрыми кругами, словно пытаясь таким образом успокоиться. Бросает взгляд на меня, но не останавливается и не сбавляет ходу.

– Он уехал. Пенумбра уехал!

– Морис, Морис, остынь, – призывает его Лапен.

Она усаживает его в свое кресло, и он валится на сиденье, ежась и дрожа.

– Что будем делать? Что мы можем? Как поступить?

Без Пенумбры…

Тиндэлл смолкает, затем, склонив голову набок, смотрит на меня.

– А вы можете управлять магазином?