Но дело Паткуля не пропало. После победы России в Северной войне Прибалтика стала российской, а остзейские бароны не только получили все прежние права и земли в Прибалтике, но и составили значительную часть политической элиты в самой России. Понятно, что любви к России у народов Прибалтики это добавить не могло и послужило не последней причиной их отделения в 1918–1920 гг.

Кстати, обратим внимание вот на что. Самый мягкий из авторитарных режимов — К. Пятса — был в Эстонии, которая дольше, чем Латвия, была шведской (еще с 1582 г.). В Литве, испытавшей польское влияние, авторитарный переворот произошел раньше, чем в двух других государствах Прибалтики. А в наиболее сильно германизированной Латвии режим Ульманиса был самым жестким, наиболее близким к нацистскому (Буровский А. М. Великая Гражданская война. С. 105–106). Случайность?

Но вернемся в 1940 год. Так вот, после присоединения Прибалтики к СССР все местные немцы (300 тыс. чел.) были отправлены в Германию. Как бы ни относиться к советской аннексии Прибалтики, но такой шаг не мог не вызвать у ее народов одобрения. Таким образом, у Сталина появился шанс на антинемецкой основе привязать Прибалтику к России, чего не удалось царизму. Однако все было сделано с точностью до наоборот, так что спустя всего лишь год, летом 1941 г., тех же немцев встречали как освободителей.

В результате в Латвии, например, в различных нацистских формированиях служили порядка 115 тыс. чел. Латвийские части Вермахта воевали на Украине, в Белоруссии, под Ленинградом, а также использовались для охраны стратегических объектов, тюрем и концлагерей (Уильямсон Г. СС — инструмент террора. Смоленск, 1999). Для сравнения: в Красной Армии служило 50 тыс. латышей, 40 % которых составляли те, кто жил в СССР в годы независимости Латвии (История Латвии. XX век. Рига, 2005). В составе Вермахта действовало также 16 эстонских подразделений уже к марту 1942 г. Литовцев на стороне Вермахта воевало примерно 13 тыс. (Буровский А. М. Великая Гражданская война. С. 113–114). Я не располагаю данными о количестве эстонцев и литовцев, воевавших в Красной Армии, но нет оснований считать, что там соотношение принципиально отличалось от латышского. Впрочем, это не отменяет главного: латыши воевали в том числе и против латышей, литовцы — в том числе и против литовцев, эстонцы — в том числе и против эстонцев. Так что остается только согласиться с А. Буровским: гражданская война была и тут (Там же. С. 114–119).

В отличие от Прибалтики в Финляндии гражданская война кончилась в 1918 г. и больше не возобновлялась. Когда СССР 30 ноября 1939 г. начал агрессию против этой страны, то все политические силы Финляндии, включая и коммунистов и участников Гражданской войны 1918 г., дружно поднялись на защиту своей родины. Даже тот же Буровский, пишущий о «Всемирной гражданской войне», не находит ее примет в Финляндии и ограничивается одной фразой: «В самой Финляндии создавалось «Общество мира и дружбы с СССР» — фактически подрывная организация, готовившая «пятую колонну» на время вторжения», не приводя, однако, никаких фактов в подтверждение этого и высказывая предположение, что гражданской войны не было потому, что Красная Армия не вошла в саму Финляндию. Хотя несколько выше он сам же говорит, что с передаваемых СССР по договору 12 марта 1940 г. территорий пришлось эвакуировать 400 тыс. чел., около 12 % населения страны (Там же. С. 143–146) — почему же среди этих 12 % никто не оказался вовлеченным в гражданскую войну, а все дружно предпочли сначала защищать свои земли, а потом их покинуть?

А вот почему. Гражданская война 1918 г. в Финляндии — продолжение того, что началось еще осенью 1917 г., когда Финляндия была еще российской. И российский Балтийский флот до февраля 1918 г. базировался частично в Гельсингфорсе (Хельсинки). И расправы руководимых Раскольниковым и Дыбенко матросов над офицерами (и не только над ними) Финляндия хорошо запомнила. И не строила иллюзий, что ждет финнов, захвати их Сталин. Виктор Суворов утверждает, что товарища Дыбенко Финляндия помнит и сейчас (осенью 1997 г. — Д. В.) — сам, мол, ездил, проверял (Очищение. С. 76–77).

Коричневый цвет — лишь оттенок красного. Или наоборот.

И. Бунич. «Гроза»

Итак, в Финляндии и Прибалтике Сталину армию пополнять было нечем. А как на территориях потенциальных противников?

Андрей Буровский много пишет о некрасивом, так скажем, поведении значительной части генералов Красной Армии в немецком плену. Всего было захвачено немцами в плен 79 генералов, из них 63 — до декабря 1941 г. Так вот, из этого числа 23 были казнены после войны сталинским судом за сотрудничество с врагом, а 10 получили приличные сроки. Таким образом, репрессиям подверглось более 40 % бывших пленных генералов (я так полагаю, Буровский говорит не обо всех репрессированных генералах, поскольку за сам факт нахождения в плену посажены были все или почти все, но о репрессированных за дело. — Д. В.) «Цена «красным соколам» хорошо видна из этих цифр», — резюмирует он (Великая Гражданская война. С. 287).

Но разве немецкие генералы в советском плену вели себя лучше? Виктор Суворов удивляется тому, что в Нюрнберге повесили «штабных крыс» Кейтеля и Йодля, но не повесили реальных планировщиков плана «Барбаросса» — того же плененного в Сталинграде Паулюса, равно как исполнителей — Манштейна или Гудериана. Объяснение дается такое: Кейтель и Йодль отказались признать нападение Германии на СССР неспровоцированным и упорно стояли на том, что война была превентивной, тогда как остальные перечисленные согласились говорить то, что было угодно СССР. Суворов описывает, как после дачи «правильных» показаний Роман Андреевич Руденко кормит в своем кабинете Паулюса обедом: жри, сука, заслужил! А остальным генералам очень понравилось писать мемуары, в которых русские изображены слабыми, глупыми, к войне неготовыми, чего и хотел Сталин (Самоубийство. С. 296).

Причин такому поведению несколько. Начнем с того, что немецкие военные, в то время принадлежавшие в основном к дворянству, с самого начала невзлюбили нацистский режим, управляемый «выскочками» — Гитлером и компанией; не случайно тот же Кейтель, один из немногих немецких военных, ставший убежденным нацистом, получил от генералов кличку «Лакейтель».

Многие немецкие военные поначалу пошли на союз с нацистами, видя в них меньшее зло по сравнению с Веймарской республикой, руководителей которой они считали виновными в катастрофе 1918 г. Тут надо вспомнить, что в момент капитуляции Германии в Первой мировой войне 11 ноября 1918 г. военные действия еще шли не на германской, а на французской и бельгийской территориях, а благодаря военной цензуре население Германии до последнего момента не знало о катастрофическом положении армии и экономики. Поэтому многие (и особенно военные) поверили легенде о том, что Германия не проиграла войну, а ей нанесли «удар ножом в спину». Короче, военные разочаровались в республике и пошли к Гитлеру.

Но вскоре Гитлер их разочаровал еще больше. И стало расти число тех, кто высшим проявлением патриотизма по отношению к Германии стал считать измену нацистскому режиму. В первой книге я писал о тех, кто, желая Гитлеру поражения, одновременно не хотел и победы Сталина. Но немало было и таких, для которых девизом было «Хоть с чертом, но против Гитлера!»