Оспедале Маджоре стал самым замечательным памятником правления Франческо Сфорца в Милане. Он являлся предметом неустанной заботы герцогской четы. Его первый камень был заложен с особой торжественностью в 1456 году. В церемонии участвовали маркиз Мантуи, находившийся тогда в Милане с визитом, семья Сфорца, послы, вся городская знать и горожане. Флорентиец Филарете, любимый архитектор герцога, руководил строительством госпиталя, для чего использовали красный ломбардский кирпич. Его проект стал образцом для многих других сооружений такого рода в Италии. Стены были выстроены в форме креста, в центре которого располагался алтарь, чтобы все пациенты могли одновременно слушать мессу. Стены образованных таким образом четырехугольников были украшены фресками. В главной колоннаде, расписанной Фоппо, изображались сцены основания этого госпиталя, включая представление его модели Пию II.

В Павии была настоящая резиденция герцогской семьи. Подобно Винзору или Фонтенбло, она располагалась в непосредственной близости от столицы. Здесь устраивались приемы в честь важных гостей, здесь предпочитала жить Бьянка Мария в то время, когда муж ее был на войне. Парк серьезно пострадал от войны, когда Пиччинино его сильно разрушил, и Франческо вновь заселил его дичью. Он питал обычную по тем временам страсть к соколиной охоте. В библиотеке герцога Омаля сохранился посвященный этой теме и великолепно иллюстрированный манускрипт, написанный явно по заказу Сфорца. В Милане у него было двадцать два сокольничих и отличная псарня.

Предметом вполне объяснимой гордости и постоянной заботы герцога стала его библиотека. На посетителей она производила неизгладимое впечатление. Люди входя в нее, буквально опускались на колени, а известный кармелит заявлял, что ее вид доставляет ему большее удовольствие, нежели само Священное Писание. Франческо при случае мог подарить кое-что из своего книжного собрания. Несколько превосходно иллюстрированных манускриптов он отдал королю Карлу VII, и французский монарх заметил, что это лучшее из всего, что ему доводилось видеть. В Павии располагался также арсенал, и здесь же отливали пушки.

Жизнь членов семьи была достаточно простой, особенно в их сельских домах, таких как Виджевано. Бьянка Мария пешком прогуливалась с Рене Анжуйским вокруг церквей в Павии. Герцог часто верхом или пешим появлялся на улицах Милана и приветствовал людей по имени, направляясь к строящемуся замку, или госпиталю, или к реставрируемым храмам. Его письмо к своему наследнику, отправленное из Корте д'Аренджо, свидетельствует о том, какой простоты они придерживались в обыденной жизни, как, впрочем, и во всем остальном. Он просит сына не приезжать вместе с его гостем, маркизом Мантуи, в субботу, когда женщины моют (т. е. красят) волосы, а слуги заняты; им следует остановиться на ночь в Лоди и приехать в воскресенье, когда «общество будет пребывать в праздности».

Столь замечательный отец и друг был, разумеется, и добрым господином. Он никогда не забывал своих прежних солдат и приветствовал их по именам, встречая на улицах; он помнил даже клички их лошадей. Его доверенным секретарем был Франческо Симонетта — Чикко, как его прозвали. Он был калабриец, племянник Ангело Симонетты, поступившего на службу к Сфорца еще в те времена, когда тот был женат на Полиссене Руфо. Возможно, он был одним из ее родственников. После смерти своего дяди Симонетта занял его пост. Таким образом, он и его брат Джованни, чье латинское жизнеописание остается лучшим из имеющихся у нас рассказов о герцоге, провели всю свою жизнь на службе у Сфорца. Поэтому более чем естественно, что Чикко пользовался полным доверием своего господина, но едва ли менее естественной кажется и зависть к нему со стороны миланцев, особенно людей вроде Гаспарре да Вимеркато, который больше всех способствовал тому, чтобы Франческо получил герцогство. Гаспарре выражал общие настроения, когда отважился протестовать против влияния Чикко, заявляя, что ничто так не увеличит популярность герцога, как отставка Симонетты. Сфорца ответил, что если он и сделает это, то ему нужно будет найти другого Чикко на место прежнего, даже если придется вылепить его из воска. Нет никаких доказательств того, что Чикко злоупотреблял своим влиянием.

Сфорца, в отличие от Висконти, испытывал глубокое презрение к астрологии, хотя его собственный опыт и здравый смысл позволяли ему с удивительной точностью предсказывать исход сражений. Однажды, когда некий астролог спросил о дате и часе его рождения, он не знал, что ответить. Лучше было спросить у его секретаря, который сохранил соответствующие записи.

Галеаццо Мария все еще находился во Франции, когда получил известие о смерти своего отца. Сообщая ему об этом, его мать повелела ему седлать коня и без малейшего промедления мчаться домой. Франческо Сфорца скоропостижно скончался 8 марта 1466 года. Нет нужды говорить, что Бьянка Мария, «donna di animo virile» (женщина с мужским характером), была на высоте положения. Ее невыразимое горе — она не отходила от тела своего мужа до самых похорон — вероятно, способствовало сохранению ее власти над Миланом, в котором ее любили не меньше, чем Франческо. Скорбь была всеобщей: миланцы осознавали, что они лишились не только превосходного государя, но и милосерднейшего — rispettabilissimo, как выражается Корио, — отца. Бьянка Мария сразу же собрала Совет и городских старейшин и в приличествующей моменту речи велела им принять все предупредительные меры для обеспечения порядка. Хотя горе ее было столь очевидным, что слушатели не могли сдержать слез, она не потеряла самообладания; на самом деле Галеаццо прежде всего ей обязан сохранением своего государства и отсутствием в нем каких-либо волнений. Помня о недавних событиях, Флоренция и Неаполь, в интересах всей Италии, готовились вмешаться для поддержания спокойствия в Милане, в то время как Людовик XI, высказывая свое дружеское расположение к покойному герцогу и свою признательность за его поддержку, писал своей «милейшей и весьма возлюбленной тетушке» о том, что он будет стоять за ее семью как за свою собственную.

Проезжая через Пьемонт, Галеаццо из предосторожности переоделся в платье миланского торговца. Но все же в Новалесе, у подножия Мон-Сени, на него напал крестьянский отряд, и он был вынужден укрыться под защитой церковных стен. В его свите находился Джан Джакомо Тривульцио, один из тех молодых дворян, вместе с которыми воспитывался Галеаццо Мария. Во время войны Тривульцио прославился тем, что победил на дуэли пару французских солдат, которые хвастались своими победами над двумя итальянцами, принявшими их вызов. Его помощь оказалась неоценимой в сложившейся ситуации.

Галеаццо Мария был вынужден оставаться здесь в течение трех дней, до тех пор пока ночью его не освободили уполномоченные из Турина, после чего он продолжил свой путь. Вожаком нападавших был некий аббат, который рассчитывал получить крупный выкуп за столь значительную добычу. Галеаццо благополучно добрался до дома, прибыв в Аббиатеграссо спустя двенадцать дней после смерти своего отца. Отсюда он выехал на черном коне в сопровождении главнейших из своих придворных: чтобы приветствовать его, из Милана прибыла группа влиятельных людей, включая послов и его собственных братьев. Достигнув городских ворот, он сменил лошадь, снял траурные одежды, облачился в герцогскую мантию и шапку из белой дамастной ткани и принял жезл и меч — все это прислала ему его мать. Войдя в Милан с триумфальной процессией из двух тысяч всадников, он оказался в центре огромной ликующей толпы, которая понесла его к собору. Затем Галеаццо Мария спешился и поднялся в боковой притвор храма. После окончания службы он со всеми знаками уважения поклонился телу отца у главного алтаря и со слезами обнял своих братьев. Посетив церковь Св. Амвросия, он вошел в Корте д'Аренджо через ту дверь, которой пользовался его отец. Здесь Галеаццо остался на некоторое время и снова надел траурные одежды. Потом он отправился в замок, где в глубоком трауре находилась его мать, охваченная скорбью. Она бросилась к нему навстречу и не менее четверти часа рыдала в его объятиях. После этой трогательной сцены он удалился в покои своего отца.