– Этот твой братец как следует поднатаскал друзей Клинта, – кричит он Челси.

Мы оба поворачиваемся к сцене и видим написанный от руки плакат: Каждый вечер в «Щучьей заводи»!

– Надеюсь, твоя семья не против, что я уступил ему сцену, – говорит папа. – Но если это мешает вашим планам на каникулы, то…

Челси смеется, тряся головой:

– Да ладно! Он теперь целый год вспоминать будет.

Она ставит стакан с лимонадом на стол и тянет меня за руку; мы сливаемся с толпой, пришедшей послушать группу. Тут живая музыка в диковинку: обычно до самых танцев праздник проходит в тиши. Я собираюсь сказать об этом Челси и тут вижу Кензи. Она тоже стоит в толпе, правда, совсем с другой стороны, и потягивает папин портер из бутылки. Кензи приветственно поднимает бутылку, но улыбка ее меркнет, когда она замечает мою спутницу. Кензи опускает взгляд на свои руки и прикусывает губу, а потом исчезает в толчее.

– Живая трансляция со Дня судака Уилли в Бодетте! – Возвещает Брэндон в микрофон. – С вами сегодня… «Обитатели днища»!

Челси откидывает голову назад и от души хохочет. Я бы сказал, утробно, но на самом деле даже глубже. Не успеваю я остановить себя, как думаю: Боже, какой прекрасный звук.

– Твой брат тут стал настоящей звездой.

Челси поворачивается и отшатывается назад: буквально в паре сантиметров от ее носа стоит Кензи.

Она заправила длинные волосы в дыру на затылке бейсболки; футболка с эмблемой «Озеро в лесу» торчит из поношенных бриджей. Похоже, она пришла прямо с работы.

Кензи медленно обводит взглядом мою идиотскую футболку и платье Челси и бросает на меня хмурый взгляд: Давай, признай уже, что между вами что-то есть.

– За ним вечно волочится толпа поклонниц, – продолжает Кензи.

– За Брэндоном? – смеется Челси. – Не может быть.

– Может, мне тоже к ним присоединиться, – добавляет Кензи. – Что скажете?

Этот вопрос она обращает ко мне и замолкает, оценивая мою реакцию. Это что, какой-то нелепый тест?

– Мне нравится его безумная прическа, – говорит она, точно провоцируя меня. – Я так ему и сказала.

Мне хочется взобраться на сцену, отпихнуть Брэндона и постучать в его микрофон.

Внимание, Бодетт. Видите вот эту девушку в летнем платье? Так вот, у нас никакое не свидание. Я ее тренер. У нее есть бойфренд. Меня она не интересует.

Но как мне сказать об этом Кензи, когда Челси стоит рядом со мной? Хотя постойте… Почему это я не могу сказать этого в ее присутствии?

Я не могу, потому что, глядя на нее, я слышу в себе голос дьявола. Он говорит мне, что было бы так приятно попробовать, какова она на вкус.

Я поступаю, как последний трус: отхожу на шаг в сторону, слегка отодвигаясь от Челси. Не слишком далеко.

Кензи все еще смотрит на меня в упор, когда Челси берет меня за руку и начинает переступать с ноги на ногу в такт любительской перепевке «Waiting on a Friend». Есть такая старая песня у «Rolling Stones». Я все еще смотрю на Кензи, собираясь прошептать что-то вроде «не в моем вкусе» или «ты неправильно поняла», но Челси утаскивает меня в толпу перед сценой. И вот я уже перетаптываюсь с места на место вместе с ней.

– Осторожней, – поддразнивает она. – Это начинает ужасно напоминать танцы.

Уголком глаза я вижу, как Кензи сердито пихает бутылку в одну из металлических мусорок и шагает прочь.

Мы столько раз проходим туда-сюда по главной улице, что ноги у меня ноют, как после длинных лесных прогулок. Сколько раз за время этих неспешных, простых переходов он доставал старый компас и таращился на стрелку – а потом на горизонт – с таким протяжным вздохом, что я сразу догадывалась: темп для него слишком медленный. Интересно, а если бы я принесла справку от хирурга, она бы убедила его, что «посильные нагрузки» – это понятие относительное?

Но сегодня днем Клинт не вздохнул ни разу. Похоже, он в восторге от того, что мы прогуливаемся вдоль тортов «муравейник», жареных печенек с кремовой начинкой, кебабов и корневого пива. Что меряем дурацкие бейсболки. Наблюдаем за байдарочными гонками. Выбираем, за какую деревянную скульптуру будем болеть.

Розово-акварельный закат застает меня врасплох. Мы провели тут несколько часов, а кажется, что только-только пришли. Клинт, похоже, начинает беспокоиться, будто ночь – это пол, который мы начали красить, забыв, что надо начинать от дальнего угла и двигаться к двери. Словно мы попали в ловушку. Но в чем же дело? Он что, боится темных оттенков? Ведь в них – вся суть ночи…

Но это неправда. Я и сама знаю: ночь обладает целым рядом других признаков. Жителям Бодетта это тоже известно. Там, где днем вокруг столов с едой грудились семьи, теперь разбредаются парочки, держась за руки. Они немного похожи на мотыльков: так же порхают, трепещут ресницами в сладком летнем воздухе. А я тут с Клинтом. Со стороны и правда можно подумать, что у нас свидание. Интересно, каково было бы взять его за руку, думаю я, и к лицу приливает краска. Если бы я могла обнять его за талию!

Гейб Гейб Гейб Гейб Гейб…

Мы дошли до конца торгового ряда. Пора возвращаться, и я отлично это понимаю. Но вместо этого пихаю Клинта локтем в восторге от того, что нашла повод растянуть день подольше.

– Пошли, – говорю я, показывая на палатку, где парикмахеры заплетают волосы в косички и вплетают в них ленты. Я сажусь, закрываю глаза и позволяю себе помечтать, пока местная стилистка играет с моими локонами, туго закручивая их у меня на затылке. Я представляю, что я – девочка из Бодетта, которая ходит в колледж в Миннесоте. Что у меня впереди целое лето, которое я проведу со своим парнем, со своим Клинтом. Кожа у него – настоящий огонь трепета. Прикоснуться к нему – почти то же самое, что подпрыгнуть высоко в воздух, швырнув мяч из чистого отчаяния, и выиграть игру, торжествующе забив финальный трехочковый.

Парикмахерша, закончив, протягивает мне ручное зеркало.

– Што думаешь? – спрашивает она с легким акцентом.

Я думаю, что это похоже на прическу для совсем маленькой девочки. Мне осталось только разрисовать лицо радугами и улыбающимися мордашками.

– Спа… спасибо вам, – бормочу я, густо краснея, и встаю с кресла. Все волосы собраны на затылке, и мне даже нечем скрыть ужасный румянец. – Ужасно глупо, да? – спрашиваю я Клинта, поднимая руки и собираясь распустить косы.

Но он хватает меня за запястье своей теплой, сильной рукой и не дает вынуть шпильки.

– Ты выглядишь прелестно, – говорит он. Ни капли сарказма в голосе. Прелестно. От этого слова по мне бегут мурашки.

Он смотрит на меня все пристальней. Я отвечаю на его взгляд. Жаль, что в этих сияющих зрачках не отражаются его невысказанные фантазии. Больше всего на свете я хотела бы узнать, что девушка, которую он представляет в них, – это я.