- Крашеная? - переспросила толстуха. - Не могу сказать… Сейчас вот дайте мне фотку - не узнаю, лица не видела. А если вот так пройдет по дорожке - тут уж не ошибусь.

- Постойте, постойте, постойте, - зачастила тощая женщина. - Ведь что получается… Это что же получается… - Она посмотрела на Юферева заблестевшими глазами. - Я вам сейчас такое скажу, такое скажу, что вы криком кричать будете! Лешка, наш половой бандит, к ней приставал вчера!

- Верно, - солидно кивнула толстуха. - Это и я видела.

- Лешка Якушкин из семнадцатой квартиры. Он ко всем бабам пристает, и к ней тоже приставал. Вот он распишет ее что твой живописец!

- Якушкин из семнадцатой? - повторил Юферев, чтобы не забыть, записывать ему сейчас не хотелось, он знал, что, как только достанет блокнот и ручку, разговор тут же прекратится, женщины замкнутся и будут опасаться каждого собственного слова.

- Точно, он! - сказала, как вбила гвоздь, соседка по скамье. - Болтун, пьяница и лодырь!

- Хулиганит? - спросил Юферев.

- Он тихий пьяница и тихий приставала. Как я понимаю, ничего ему от баб и не нужно, только бы потрепаться, поулыбаться, за локоток подержаться…

- Учится? Работает?

- И отучился уже, и отработался.

- Один живет?

- А на что ему жить-то, будь он один? - резонно спросила старуха. - С папой живет, с мамой.

- Сколько ж ему лет, Якушкину-то?

- Тридцать пять - тридцать семь… Где-то он в этом возрасте.

- Чем занимается?

- Шатается. - Женщина чуть шевельнула тяжелыми плотными ладонями, как бы разводя их в стороны, как бы показывая, что этим объясняется вся жизнь Лешки Якушкина. - Но парень неплохой, вы поговорите с ним, он вам эту красавицу так распишет, что вы ее из тысячи узнаете.

- Она была с сумкой? - спросил Юферев, вспомнив, что если девица действительно показывала Апыхтиной телеграфный бланк, то ведь где-то должна была его держать.

- С сумкой? - переспросили женщины в один голос.

- Не видела, - пояснила толстуха. - Патлатая она была.

- И губы крашеные? - подсказал Юферев.

- Патлатая, - твердо повторила женщина и снова уставилась в пространство маленькими своими неподвижными глазками.

Юферев хотел было еще что-то спросить, но воздержался. По каким-то признакам он понял, что разговор исчерпан и дальнейшие его вопросы будут только раздражать женщин.

- Спасибо, - сказал он, поднимаясь. - Авось еще встретимся, авось еще удастся поговорить.

- Что Николаич-то, держится? - спросила тощая женщина совсем другим тоном - участливым и жалостливым. - А то я столкнулась с ним у лифта - совсем плохой мужик, совсем плохой.

- Уже лучше, - сказал Юферев и, махнув рукой, направился к первому подъезду, где, по его прикидкам, должна быть семнадцатая квартира.

- Не застанете, - раздался сзади какой-то сдвоенный голос, видимо, обе женщины вразнобой произнесли примерно одно и то же. - Опоздали маленько.

- Где же он спозаранку?

- Там, где все приличные люди, - рассмеялись женщины сдвоенным смехом. - Похмеляется.

- Где?

- В конце дома направо и опять направо… Десять минут вдоль улицы, а там забегаловка… «Пища» называется… Вот там он и питается.

- Как мне его узнать? - спросил Юферев.

- Узнаете, - рассмеялись женщины. - Без труда узнаете. Его нельзя не узнать. Все его узнают. Только папа с мамой не узнают, когда он вечером возвращается.

Забегаловка «Пища» создавалась, судя по всему, не единым духом. Вначале это был просто громадный железный контейнер. В нем прорезали дыру для двери, потом еще одну дыру для витрины, потом маленькую дыру для вентиляции.

Торговля, похоже, шла достаточно бойко - тут же стояли высокие круглые стойки, за которыми можно было подкрепиться. В забегаловке продавались скользкие, будто перемешанные с жидким мылом, сосиски, дешевая водка и пиво. Постепенно здесь сложился круг завсегдатаев. Учитывая, что рядом была автобусная остановка, а автобусы ходили все хуже, ждать их приходилось подолгу, посетители в «Пище» не переводились.

Через год хозяин пристроил к контейнеру нечто крытое, нечто странное - из водопроводных труб и списанных листов пластика. Настлал пол, вставил в промежутках между листами пластика окна, и получилась забегаловка, которую сразу и навсегда полюбили все окрестные алкоголики, наркоманы, токсикоманы и прочая шелупонь, к которой хозяин, мордатый немногословный детина, относился с неизменным уважением и предупредительностью.

Это ценили, сдачу не пересчитывали, проявляя тем самым уважение и доверие к мордатому. Вел он себя сурово, строго, но справедливо - милицию не вызывал, все конфликты в своем заведении решал самолично, без жестокости и брезгливости.

Приближаясь к «Пище», Юферев как-то неожиданно ощутил неловкость, что-то было не так, что-то мешало сосредоточиться. Он замедлил шаг, остановился, постоял в растерянности, пошел дальше. Но раздражающая неловкость не покидала его.

Он оглянулся.

Все было спокойно - женщина с сумкой пересекала дорогу, стайка местных хулиганов, надсадно хохоча, куражилась на траве у дома, какой-то мужичонка в неразличимо серой одежде шел по своим делам и, не задерживаясь, прошагал мимо Юферева. Проносились по дороге машины, со двора слышались женские голоса.

Успокоившись, Юферев двинулся дальше, но оставалось в нем, все-таки оставалось чувство настороженности - что-то вокруг происходило не так, что-то его задевало.

Войдя в тесноватое, темноватое помещение, Юферев сразу же увидел человека, который был ему нужен, - в забегаловке он был один. Якушкин стоял у высокого столика изысканно и красиво. Одна нога у него была заведена за другую, со светской небрежностью он поставил на столик локоток, а зажатая в пальцах сигарета дымилась. Чувствовалось, что Якушкин видит себя со стороны, замечая и отведенную в сторону руку с сигаретой, и поднимающийся к потолку дымок, и всю позу свою, почти аристократическую, тоже видит и ценит. На столике перед ним стояла початая бутылка пива.

- Красиво живем? - спросил Юферев, подходя.

- Стараемся.

- Удается?

- Как видишь. Хочешь присоединиться?

- У меня такое чувство, что ты - Леша Якушкин.

- Чувства тебя не обманули. Чувства вообще никого не обманывают. Обманывает разум, расчет, надежда на выгоду и корысть. А чистые помыслы неуязвимы для злобы людской и зависти. Согласен?

- Вполне.

- Ничего я выразился, а? Красиво, сам вижу.

- Мне тоже нравится.

- Мужики, вам ничего не нужно? - раздался из окошечка веселый женский голос. - Может, чего подбросить?