Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты только скажи своей сестре — это всего лишь на три дня. А потом мне купят.
А мне кажется, что ему в тысячу раз лучше было бы носить свою «рванину», чем просить чужие ботинки, но господин Каранасис заявил, что Алексис позорит всю школу, пока носит подобную дрянь. Вот этого я совсем понять не могла.
— Как тебе мой папа? Занятный, правда? — спросил меня Алексис, когда мы уже почти подошли к дому.
— Он отличный, — ответила я.
Однако сама думала о том, что не знаю, хочу ли я становиться писателем.
Вечером, когда мы ложились спать, я рассказала Мирто про дом Алексиса:
— Его отец — настоящий писатель. У него на столе полно книг и пыли. А он носит пиджак с дырками на локтях и пишет при свете лампы, хотя на улице день-деньской.
— А я не хочу отца-писателя, — заявила Мирто. — Потому что тогда, может, и нам пришлось бы бегать по соседям и просить ботинки в долг.
Я не ответила — не знала, что сказать, — только вспомнила, что мне очень понравилось, как со мной разговаривал отец Алексиса: словно бы мы друзья.
— ОЧСЧА, ОЧСЧА! — пожелала я спокойной ночи Мирто.
Впервые в жизни я встретила настоящего писателя и поэтому была ОЧСЧА.
— ОЧПЕЧА, ОЧПЕЧА, — надулась Мирто. — Сегодня мне пришлось сказать господину Каранасису, что я не стану первой фалангисткой… а значит, я не стану звеньевой.
Теперь по четвергам во время приемов тети Деспины мы в гостиную, как раньше, не спускаемся. На этом настояли дедушка и папа.
— Это дети… как бы чего не ляпнули, — заявили они в один голос.
Да и приемы теперь бывают не так часто, как раньше. Раз в месяц, а иногда и реже. Тетя Деспина жалуется, что во всем виноваты… эти. Я думаю, она имеет в виду Никоса и леопарда. Так что теперь мы леопарда видим от случая к случаю, когда Стаматина не забудет нас крикнуть во время уборки. Поэтому я была страшно удивлена, когда однажды она позвала меня тайком и сказала:
— Хочешь увидеть леопарда? У меня ключ от витрины.
И трех дней не прошло с тех пор, как она ее мыла и брала нас в гостиную.
— Подожди, я позову Мирто.
Но Стаматина не разрешила, сказав, что Мирто сейчас наверху у тети Деспины, а ей некогда ждать, пока все туда-сюда будут бегать. Она откроет витрину буквально на секунду, чтобы только можно было заглянуть внутрь.
Стаматина открыла стеклянную дверцу — и я чуть было не закричала: у леопарда в зубах был белый листочек! Как и тогда! Моя рука дрожала, когда я протянула ее к пасти, но не потому, что меня пугали острые зубы, — мне не терпелось прочитать записку.
«СЕГОДНЯ В ТРИ ЧАСА ПОПОЛУДНИ КУПИ ТЕТРАДКИ В МЕЛОЧНОЙ ЛАВКЕ КИРЫ АНГЕЛИКИ. ПРИДЕШЬ ОДНА. ЛЕОПАРД»
— Смотри, — задыхаясь, говорю я Стаматине, — «ОДНА» подчеркнуто дважды.
— Значит, пойдешь одна, — просто сказала она.
— И не говорить даже Мирто?!
— Так написано в бумаге — «ОДНА», — ответила Стаматина, пожав плечами.
Мое сердце билось так сильно, что казалось, вот-вот лопнет. Когда мы получили первую записку леопарда и отправились на Мельницу со сломанным крылом, все это было больше похоже на игру. К тому же тогда мы были все вместе, да еще и с Нолисом, а рядом с ним ничего не страшно. Значит, подождать Нолиса, когда он придет на урок, чтобы пойти вместе? Но записка требует: «СЕГОДНЯ», «ОДНА».
Мелочная лавка киры Ангелики — через переулок от нашего дома. И чего там только нет! Кроме товаров для школы, там даже птички в золоченых клетках есть и лотерейные шоколадки — если найдешь в такой картинку с редким цветком, можешь выиграть клетку с птичкой. Дедушка говорит, что все наши с Мирто сбережения уходят кире Ангелике. Однако мы не особо удачливы — нам еще ни разу не выпал редкий цветок.
Так что же я теперь найду в лавке киры Ангелики? Может, письмо от Никоса, вложенное в тетрадь, которую я должна купить? Мне совсем не по душе было, что приходится идти одной, без друзей. В этом нет ничего веселого.
Кира Ангелика знала, что мне нравятся птицы, и часто разрешала постучать по прутьям решетки, чтобы птички слетелись легонько пощипать меня за палец. Когда я попросила тетрадки, она улыбнулась и сказала:
— Пойдем, покажу тебе новую птичку.
Она повела меня к крошечной дверке в глубине магазина. Открыла ее и кивнула, чтобы я заходила.
— Мелисса!
Меня кто-то окликнул! Кто-то, кто называл меня Мелиссой, потому что я уже выросла. Мои глаза, ослепшие от яркого солнца, ничего не видели в полутемной каморке. Но прежде чем я успела привыкнуть к темноте, две руки подбросили меня высоко в воздух…
— Ах ты худышка! Не тяжелее пушинки. Когда же ты прибавишь хоть капельку мяса?
Я и слова не могла вымолвить от смущения. Что Никос делает в мелочной лавке киры Ангелики?
— Видишь, я еще не уехал, — сказал он.
Он улыбается так — теперь-то я уже хорошо его вижу, — будто нет ничего естественнее, чем сидеть здесь, в темной комнатушке, в окружении пустых коробок, тетрадей и клеток.
Он начал расспрашивать меня про всех домашних и про Артеми с Нолисом; но больше всего его интересовали те «ссыльные», как их назвал Нолис, которые жили у того в доме.
— Ты умеешь хранить секреты? Только ты и Нолис будете это знать, — и Никос строго посмотрел мне в глаза.
Конечно, умею, но еще один секрет от Мирто — это так тяжело! Мне одного Нолиса с головой хватает! И я не в Ламагари, где я могла в любое время выбежать на пляж, вырыть ямку и прокричать туда свои тайны.
— Что, и Мирто нельзя сказать?
— Никому, — покачал головой Никос, ставший еще более серьезным.
Я дала слово — скрепя сердце. Никос достал из кармана пачку сигарет, аккуратно надорвал пленку, открыл ее, вложил под золотую фольгу сложенную бумажку и снова заклеил пленку.
— Пусть Нолис отдаст это ссыльным, — сказал он и положил пачку мне в карман. — Как только он вернет ее, тут же иди за тетрадками сюда, к кире Ангелике. Я знаю, что это неподходящее занятие для детей, — вздохнул он. — Но мы живем в очень-очень трудные времена.
Расспрашивая меня про школьные новости, он снова стал похож на прежнего Никоса, который пел с нами песни и беззаботно играл в игры детей, которым нет нужды прятаться. Я рассказала ему все: о школе, об Алексисе и его отце…
Никос очень расстроился, когда я сказала, что Мирто хочет стать звеньевой. Он не позволил мне оставаться дольше, чтобы дома меня не потеряли.