Люди с мешками снова и снова подходили к костру и вытряхивали книги. Пламя становилось все выше, выше, дети визжали, соревнуясь, кто лучше прыгнет. В какую-то секунду, когда высыпался очередной мешок, несколько книг выкатились прямо к нашим ногам. Я хотела было подтолкнуть одну к огню, но остановилась. Где-то я уже видела эту книгу… В черном переплете с золотыми буквами… Я приподняла ногой обложку и — да, теперь я уже была уверена. Это один из дедушкиных «древних». Дедушка все свои книги подписывал фиолетовыми чернилами. Я тут же узнала подпись: широкая, на полстраницы, на форзаце. Дедушка никому не позволил бы даже прикоснуться к своим книгам. Как здесь оказался его «древний», готовый упасть в костер? Я наклонилась и подобрала книгу. Подержала немного в руке…

— Брось ее, бросай, ну же, быстрее, — зашипел Алексис и попытался вырвать книжку у меня из рук, чтобы бросить в костер. — Ты что, не видишь — на тебя смотрят!

Я растерялась. На трибуне господин Каранасис и Пикипикирам о чем-то говорили, показывая на меня. Я обвела площадь взглядом и увидела детей и даже взрослых, которые кричали и прыгали через костер, но большинство стояли, сжав губы и не издавая ни звука. Я смотрела и смотрела сквозь них, веря, что сейчас увижу человека в надвинутой на глаза шляпе и с густыми усами-щеткой!..

Затем, сама уж не зная, как и почему, не помня себя, я повернулась и начала расталкивать тех, кто стоял позади меня, чтобы вырваться из этого круга, а он сжимался и сжимался, выжимая нас с Алексисом в первый ряд, к огню. Алексис последовал за мной. Выйдя из толпы, мы остановились, чтобы перевести дух. Над нашими головами, словно ночные бабочки, порхали кусочки обгорелой бумаги.

— Видела бы ты, как посмотрел господин Каранасис, когда ты наклонилась за книжкой! — сказал Алексис.

Когда огонь потух и книг не осталось, люди стали расходиться. Господин Каранасис сказал, что время занятий вышло, в школу можно не идти, и нас отпустили по домам. Мы пошли с Алексисом. Не могу объяснить почему, но я так и не сказала ему, что книжка, которую я подняла из костра, была «древним» моего дедушки. Когда мы перешли площадь, я увидела, что у стены одного из домов стоит дедушка, а рядом с ним отец Алексиса. Они не разговаривали. Просто стояли спиной друг к другу, застыв в безмолвии. Дедушка палкой отшвыривал клочки бумаги, засыпавшие и мостовую, и тротуар. Мы с Алексисом подбежали к ним.

— Дедушка, твой «древний» сгорел в костре! — закричала я.

— Я знаю, знаю, — покачал он головой.

Отец Алексиса повернулся в смущении:

— Представь меня своему дедушке, Мелисса.

— Дедушка, это отец Алексиса…

Я даже договорить не успела, как они протянули друг другу руки…

— У вас тоже взяли книги? — вполголоса спросил отец Алексиса.

— Сегодня утром пришли с мешками, — горько отозвался дедушка.

— У меня забрали даже рукописи, — продолжил отец Алексиса и посмотрел по сторонам.

Впереди шли мы с Алексисом, а за нами следовали взрослые. Дул ветерок, и прямо посередине улицы кружились, словно танцуя, обгоревшие обрывки книжных страниц.

— Наш остров всегда будет помнить этот позор, — услышала я дедушку.

— Боюсь, это только начало, — донесся голос отца Алексиса.

— Смотри! — Алексис показал на бумагу. — Из них получилась буква «омега».

Платон! «О» через «омегу». Так звали «древнего», сгоревшего на костре.

Когда я еще только учила алфавит, мне очень нравилась эта буква, и я даже завидовала Мирто, что ее имя пишется через «омегу». Научившись читать по слогам, я шла в дедушкину библиотеку: он разрешал мне залезать на лесенку и читать корешки его «древних». Платон… Платон…

— Дедушка, могу я так назвать своего мишку?

— Ну, если он мудр, как Платон… — засмеялся дедушка.

Он, конечно, не был мудр, но слово «Платон» мне ужасно нравилось, и мишка был окрещен.

По возвращении домой дедушка отвел меня в кабинет. На полках виднелись пустоты — следы унесенных книг.

— То, что ты сегодня видела, Мелисса, помни всегда, всю свою жизнь. И, когда я умру, пусть эти пустые места на полках так и останутся пустыми в память тебе о том, что произошло в этот день.

Так сказал мой дедушка, и, боюсь, впервые в своей жизни я увидела, что он сидит сгорбившись, а не как всегда — прямо-прямо, будто палку проглотил.

Мирто на площади не было — ее отправили на примерку формы фалангистки.

— ОЧПЕЧА, ОЧПЕЧА, — говорит она перед сном. — Ведь я не видела костра.

— ОЧПЕЧА, ОЧПЕЧА, — отзываюсь я. — Потому что я его видела.

Я закрыла глаза, но сна не было. Передо мной то вставал Никос с усами-щеткой, то «омега» кружилась в центре улицы… И огонь, огонь, огонь… Листья пламени расцветают, поднимаются всё выше и пожирают дедушкину библиотеку, чтобы добраться до мудрости книг.

Со дня большого костра, стоило мне услышать «ПА ВУ ГА ДЕ КЕ ЗО НИ», я знала, что за ними последует и дверной колокольчик. В него позвонит отец Алексиса. Они с дедушкой стали большими друзьями с этого дня.

Каждый раз, когда мы возвращаемся из школы, дедушка меня спрашивает:

— Ну, и что вы делали сегодня?

Мы рассказываем об уроках, которые у нас были, о том, узнали ли мы что-нибудь новое. В последнее время Мирто все время отвечает:

— У меня не было уроков. Меня забрал из класса господин Каранасис на репетиции.

— Многому же ты так выучишься, — качает головой дедушка.

Правду сказать, и в моем собственном классе мало нормальных занятий. Постоянно вызывают кого-то из ребят на репетиции, потому что приближается великий праздник «юбилея диктатуры и нашего благоденствия», как говорит господин Каранасис.

— Вот увидишь, — заметил Алексис, — «нормальные» дети будут читать самые большие стихотворения, а мы, «со скидкой», — какие-нибудь огрызки.

Я не обратила на это особого внимания. Только удивилась, что Пипица, которая по декламации хуже всех в классе, будет читать огромное стихотворение. Она читала его на одном дыхании, без пауз, монотонным и плаксивым голосом. С бедняжки госпожи Ирини семь потов сошло в попытках заставить ее прочувствовать хотя бы одно слово из того, что она читала, но тщетно.

У нас в классе есть девочка, ее зовут Антигона. Когда госпожа Ирини вызывает ее к доске читать стихотворение, весь класс замирает! Антигона — не «нормальная» ученица и не «со скидкой». Она учится «даром». Ее мама — прислуга в доме господина Каранасиса, и он, чтобы не платить ей за услуги, взял Антигону в школу. Мы с Алексисом очень ее жалеем и даже говорим, что куда лучше быть «со скидкой», чем «даром». Ведь что бы ни делали и как бы ни шалили другие дети, расплачивается за это Антигона. Если испачкают туалет или забрызгают стены чернилами, приходит господин Каранасис, вызывает ее с урока и отправляет всё отмывать. За партой она сидит без пары. В классе нас нечетное количество, так что кому-то приходится сидеть одному. Зайдя как-то в класс, господин Каранасис сделал нашей учительнице замечание за то, что она посадила Антигону вместе с дочерью Амстрадама Пикипикирама.