«Что довело его до этого?» – подумал Рене и с пробудившимся интересом всмотрелся в лицо незнакомца. Оно выражало только одно – голод. Пожав плечами, Рене стал задавать обычные вопросы.

– Вы предлагаете свои услуги в качестве переводчика? До сих пор человек молчал. Он всё ещё стоял у двери, держась за занавес и учащённо дыша. Теперь он ответил шёпотом:

– Да.

– Какие языки вы знаете?

– Французский, испанский, английский, кечуа, гуарани и… некоторые другие.

Рене улыбнулся. Он уже привык выслушивать громкие заверения; при проверке обычно обнаруживалось, что дальше ломаного испанского и скверного кечуа дело не шло.

– Вы когда-нибудь раньше исполняли обязанности переводчика?

– Постоянно – нет, но мне нередко приходилось переводить. У меня получалось неплохо.

Испанским он несомненно владел лучше большинства метисов, и его голос звучал необыкновенно мягко. Незнакомец говорил тихо и неуверенно, без присущей метисам крикливой интонации. Рене не стал проверять, как он знает французский, и разговор продолжался на испанском языке.

– Какие у вас рекомендации?

– Никаких.

– Как? Неужели никто не может за вас поручиться?

– Меня здесь никто не знает. Я не здешний. Я пришёл с юга.

– Но откуда вы пришли сейчас? Из Кито?

– Нет, из Ибарры.

– Как же вы сюда добрались?

– Через горы, по пешеходной тропе на Гуаллабамба. Я услышал, что вам нужен…

– Из Ибарры! С такими ногами! Но до Ибарры шестьдесят миль!

– Я… когда я пустился в путь, ноги у меня были здоровы, это я об камни. Река как раз разлилась… Рене окинул его недоверчивым взглядом.

– В такую погоду вы перешли горы? Один?

– Я боялся опоздать. Ноги заживут – это всё пустяки. Я обычно хромаю гораздо меньше, чем сейчас, сударь. Я не буду отставать.

С этими словами человек порывисто сделал несколько шагов вперёд, отойдя наконец от двери. Что бы он ни говорил, сейчас он хромал так сильно, что ему пришлось опереться рукой о стол. Рене уже заметил покрытую шрамами левую руку, на которой не хватало двух пальцев. Сейчас он взглянул на правую, здоровую, ожидая увидеть на ногтях голубоватые лупки, изобличающие метиса.

«Да он же белый!» – поразился Рене.

Загар на руке был почти кофейного цвета, однако, ногти неопровержимо доказывали, что в жилах этого человека нет ни капли туземной крови.

«И такая изящная рука, – с недоумением думал Рене.

Он чем-то не похож на настоящего бродягу. Может быть, его довело до этого пьянство? А если нет, есть смысл его испытать».

Рене ещё раз всмотрелся в незнакомца, и его поразило нечеловеческое напряжение в тёмных глазах, оно вызывало у него ощущение неловкости, раздражало своей неуместностью. Почему он так смотрит? Что с ним случилось? Нет, ничего не выйдет; разве можно связываться с человеком, у которого такое лицо? Того и гляди, перережет ночью кому-нибудь горло или уйдёт потихоньку в лес и повесится. Брр!

– К сожалению, – сказал Рене, – вряд ли вы нам подойдёте. Нам нужен… несколько иной человек.

Ни один из отвергнутых Рене «переводчиков» не ушёл без крика и споров, без попытки его разжалобить. Этот же шагнул вперёд, с глубоким отчаянием заглянул Рене в глаза и, не говоря ни слова, повернулся к выходу.

– Подождите! – воскликнул Рене. Худые плечи человека дрогнули, он остановился и, медленно повернувшись, застыл, опустив голову.

– Я не приму окончательного решения, не поговорив с начальником экспедиции, – продолжал Рене. – Особенно на это не рассчитывайте – я не думаю, чтобы вы нам подошли, но можете всё-таки подождать его.

Рене охватило нелепое и мучительное чувство стыда, как будто он сделал что-то отвратительное, как будто он подло ударил существо, неспособное защитить себя.

«Чёрт бы его побрал, – думал он. – Ну что я могу поделать? Брать его просто глупо – он обязательно заболеет, и нам придётся с ним возиться. Он, наверно, и ворует. Да к тому же у него, кажется, чахотка».

Человек вдруг поднял глаза. Они были не чёрные, как сначала показалось Рене, а синие, цвета морской воды.

– Если… если вы не можете взять меня переводчиком, сударь, может быть у вас найдётся какая-нибудь другая работа? Я могу…

– Никакой другой работы нет. Мы все делаем сами, а тяжёлую работу выполняют индейцы.

Человек поднёс руку к горлу. Дыхание его опять участилось.

– Например… носильщиком?

– Носильщиком? – в крайнем изумлении выговорил Рене. Белый человек, явно больной, хромой, с израненными ногами и изуродованной рукой, просит, чтобы его наняли переносить тяжести наравне с туземцами!

– Мне… мне приходилось этим заниматься, сударь; я умею ладить с индейцами. И я г-гораздо сильнее, чем кажусь, з-значительно сильнее…

Он начал заикаться.

«Да он же попросту умирает с голоду, – с состраданием подумал Рене. – Бедняга, плохо же ему, верно, пришлось».

– Вот вернётся начальник, тогда посмотрим, – сказал он. – А сейчас… вы ведь, наверно, голодны? Слуги как раз собираются обедать. Я распоряжусь, чтобы вас тоже накормили. Они там, под большим…

Рене запнулся на полуслове, увидев даже через коричневый загар, как побелело лицо незнакомца.

– Спасибо, не беспокойтесь, я только что пообедал, – торопливо проговорил тот на чистейшем французском языке с едва заметным иностранным акцентом; так мог говорить только образованный человек, Рене вскочил на ноги.

– Но вы… вы же человек нашего круга!

– Какое вам до этого дело?

Когда впоследствии Рене вспоминал эту сцену, эти яростно брошенные ему в лицо слова, он не сомневался, что в то мгновение ему грозила опасность получить удар ножом или быть задушенным. Но тогда он ничего не понял и лишь беспомощно глядел на незнакомца.

Наконец тот нарушил молчание, сказав очень тихим, но ясным и твёрдым голосом:

– Простите, пожалуйста. Я пойду.

Рене схватил его за руку.

– Нет, нет! Постойте! Разве вы не видите, что произошла ошибка! Знаете что – пообедайте со мной!

Не успел Рене произнести эти простые слова, как почувствовал, что они были восприняты как отмена смертной казни. Человек круто повернулся, изумлённо посмотрел на него, потом тихонько рассмеялся.

– Благодарю вас, я очень признателен; но я… – он замолк и взглянул на свои лохмотья, – только как же я в таком виде?..

У него вдруг задрожала нижняя губа, и он показался Рене совсем юным и беззащитным.

– Ну, это легко устроить, – сказал Рене, хватаясь за возможность прекратить этот невыносимый разговор. – Эй! Хосе!