– Саша… Да ведь ты – герой!

Соловьёв присел к столу, налил себе чаю, отхлебнул и сказал, криво усмехнувшись:

– Невеликое геройство – в безоружного старика стрелять… и убить.

Повисло недолгое молчание. Потом Михайлов, натянуто улыбаясь, хлопнул Соловьёва по плечу:

– Ладно, Саша. Если уж решился… Да и что, вооружить нам его, императора, сперва, что ли?.. Только вот что: сейчас в Петербурге партийное большинство – за Плеханова. Наши всё больше по тюрьмам да в бегах. А без решения общего собрания «Земли и воли» стрелять тебе никто не позволит.

Соловьёв помолчал.

– А зачем мне их позволение? – наконец выговорил задумчиво и даже как-то отрешённо. – Мне бы револьвер хороший достать да яду.

Михайлов переглянулся с Морозовым.

– Ну, револьвер – это понятно. А яду-то зачем?

– В скорлупку спрячу, от орешка, во рту буду держать. Если поймают, скорлупку раскушу. Живым не дамся…

Морозов побледнел, отставил стакан.

– Яду я могу достать… А револьвер…

И снова Михайлов всё сразу расставил по местам:

– И револьвер достанем – через доктора Веймара. Если партия решит. А пока…

Он открыто посмотрел на Морозова, подмигнул:

– Не побеседовать ли нам с твоим телеграфистом?

Морозов испугался:

– Так он же Сашу узнает?

– Тебя он уже узнал. И меня узнает, – спокойно ответил Михайлов. – Ну и что? Мы же про Сашины планы говорить при нём не будем.

* * *

ПЕТЕРБУРГ. НЕВСКИЙ ПРОСПЕКТ.

Конец марта 1879 года.

Сырым зябким утром Михайлов, Морозов и Соловьёв остановились на Невском перед громадным магазином с вывеской поверху: «Центральное депо оружия». Прохожие торопливо пробегали мимо, ругая погоду и конки.

Соловьёв в недоумении обернулся на своих спутников:

– Мы купим револьвер прямо здесь, в магазине?

– Не совсем, – усмехнулся Дворник и позвонил в парадное. Пока ждали ответа, пояснил: – Магазин занимает первый этаж, а дом принадлежит мадам Веймар. А её сын…

Дверь открылась, на них глянул суровый спросонья швейцар.

– К доктору Веймару, – кратко сказал Дворник.

Швейцар без слов провёл их наверх. Там была еще одна дверь с позолоченной табличкой: «Ортопедический доктор Веймар».

Вошли в хорошо обставленную приёмную и остались одни. Через некоторое время из-за портьер вышел невысокий молодой человек с холёной бородкой, в щегольской пижамной куртке с кистями. Он поздоровался с Михайловым за руку, поклонился Морозову и Соловьёву.

– Вы за револьверами, вероятно? – просто спросил он.

– Да, – тем же тоном просто ответил Михайлов.

– Какими, позвольте узнать? Сейчас все предпочитают систему Сэмюэля Кольта.

– Велите принести, пожалуйста, разных.

Доктор позвонил, черкнул записку, передал вошедшему слуге. Пригласил присесть в кресла, но Михайлов отказался.

– Понимаю, – сказал доктор. – Время дорого.

Буквально через минуту вошёл магазинный посыльный, держа в руках огромный короб, наполненный револьверами.

Доктор и Морозов одновременно кинулись к коробу. Оба, в отличие от Михайлова, знали толк в оружии, и, когда они погрузили руки в короб, лица их стали похожими на морды хищников, предвкушающих добычу… Михайлов улыбнулся Соловьёву, пожал плечами.

– Вот! – вскричал радостно Морозов, разглядывая револьвер. – Настоящий, для лошадей.

– На лошадей, однако, не охотятся… – в недоумении сказал доктор Веймар.

– Я хочу сказать, – пояснил Морозов, подставляя бумажку к стволу и разглядывая его на свет изнутри, – что обыкновенной пулей лошадь убить трудно… Даже насквозь её прошибёшь – она ещё несколько километров пробежать может. А из этого револьвера, пожалуй, лошадь сразу свалишь, наповал.

Веймар пожал плечами:

– Вообще-то такое оружие употребляют в Америке для защиты от серых медведей, гризли…

– Именно такой нам и нужен, – решительно сказал Морозов, оборачиваясь к Михайлову и Соловьёву и подмигивая им. – На медведя мы и собрались.

– …Ну, вот и всё! – весело сказал Михайлов, когда они снова оказались на многолюдном Невском. – Видишь, Саша, как всё просто. Доктор – давний наш друг.

«Хорош друг… – подумал Соловьёв с некоторым пессимизмом, сжимая в кармане обёрточную бумагу, сквозь которую чувствовалась беспощадная тяжесть оружия. – Хорош ортопедический доктор! Вместо костылей да протезов – револьверы!»

* * *

АЛЕКСЕЕВСКИЙ РАВЕЛИН.

Замок загремел, когда Нечаев, поджав ноги, сидел на кровати, привалясь спиной к стене. Закрыв глаза, он слегка покачивал головой, словно погружённый в какое-то гипнотическое состояние.

– Нечаев! – раздался знакомый голос.

Тишина.

– Что это с ним… Спит, что ли?

«Секретный государственный узник нумер 5» открыл глаза. Глаза были полны света, – далёкого, неземного света. Но вот они остановились на фигуре вошедшего, и свет начал исчезать. Лицо Нечаева приняло осмысленное и усталое выражение.

– A-a, это вы, ваше высокоблагородие…

Он кивнул на привинченный к полу стул. Сказал не без язвы в голосе:

– Прошу вас.

Комаров проглотил колкость, сел, подобрав повыше полы пальто: боялся ненароком запачкаться. Или подхватить какую-нибудь заразу.

Нечаев глядел на него со скрытой усмешкой. Молчал. Комаров покряхтел; покраснев, выдавил:

– Нуте-с…

Нечаев деланно зевнул.

– Вы о чём, полковник?

Комаров как-то странно замычал. Лицо его приобрело кирпичный оттенок. Он прошипел:

– Хватит шутить, господин Нечаев. Иначе вас снова прикуют к стене.

– Да что вы? А я думал – поджарят на сковороде. Как Кальвин поджарил Мигуэля Сервета, открывшего систему кровообращения…

Глаза Нечаева всё смеялись, хотя говорил он почти отстранённым глуховатым голосом.

Комаров неожиданно хватил кулаком по столу: подпрыгнула жестяная кружка, расплескалась вода.

– Нечаев… – почти шёпотом проговорил Комаров. – Перестаньте паясничать. Иначе могу пообещать, что вы испытаете нечто большее, чем жар сковороды…

Нечаев кивнул. Опустил ноги на пол.

– Ладно, полковник, не будем о грустном. Так вот. Ваш Соколов – давний народник; ходил в народ, проживал в Вольской коммуне. Настоящая его фамилия – Соловьёв. Он из порядочной семьи, отец служил при дворе по лекарской части. По отзыву Михайлова – чист и невинен, аки агнец. Простодушен, наивен, свято верит в Идею. Что ещё? Ах, да, самое главное: стреляет он плохо. По крайней мере, в актах террора ещё не участвовал.